«Метафоры — это не просто сущности, за которыми можно что-то увидеть. Фактически мы можем увидеть что-то за метафорой только с помощью другой метафоры. Способность понимать опыт с помощью метафоры — это как одно из чувств, как видение, осязание или слух; обращение к метафорам остается единственным способом восприятия и осознания в опыте большей части действительности. Метафора — такая же важная и ценная часть нашей жизни, как, например, осязание».

«Основной тезис когнитивной теории метафоры сводится к следующей идее: в основе процессов метафоризации лежат процедуры обработки структур знаний — фреймов и сценариев. Знания, реализующиеся во фреймах и сценариях, представляют собой обобщенный опыт взаимодействия человека с окружающим миром — как с миром объектов, так и с социумом.

Метафоризация основана на взаимодействии двух структур знаний — когнитивной структуры "источника" (source domain) и когнитивной структуры "цели" (target domain). В процессе метафоризации некоторые области цели структурируются по образцу источника, иначе говоря, происходит "метафорическая проекция" (metaphorical mapping) или "когнитивное отображение" (cognitive mapping).

Область источника в когнитивной теории метафоры представляет собой обобщение опыта практической жизни человека в мире. Знания в области источника организованы в виде "схем образов" (image schemas) — относительно простых когнитивных структур, постоянно воспроизводящихся в процессе физического взаимодействия человека с действительностью. К схемам образов относятся, например, такие категории, как "вместилище", "путь", "баланс", "верх—низ", "перед—зад", "часть—целое"».

«Устойчивые соответствия между областью источника и областью цели, фиксированные в языковой и культурной традиции данного общества, получили название "концептуальных метафор". К числу концептуальных метафор европейской культуры относятся, например, метафорические проекции время — это деньги, спор — это война, жизнь — это путешествие и др.

Концептуальные метафоры могут образовывать согласованные концептуальные структуры более глобального уровня — "когнитивные модели", которые являются уже чисто психологическими и когнитивными категориями, напоминающими по свойствам гештальты когнитивной психологии».

«Перед нами хороший пример того, что означает для метафорического понятия, а именно для концепта спор — это война, структурировать (по меньшей мере, частично) то, что мы делаем и как мы понимаем свои действия в споре. Суть метафоры — это понимание и переживание сущности (thing) одного вида в терминах сущности другого вида. Это не означает, что споры — это разновидности войны. Споры и войны — это разные сущности: вербальный дискурс, и вооруженный конфликт, и производимые ими действия — это разные виды деятельности. Но мы частично структурируем, понимаем и говорим о споре в терминах войны. Концепт метафорически структурирован, деятельность метафорически структурирована и, следовательно, язык метафорически структурирован.

Мы утверждаем, что процессы человеческого мышления во многом метафоричны. Это то, что имеется в виду, когда мы говорим, что концептуальная система человека структурирована и определена с помощью метафоры. Метафоры как выражения естественного языка возможны именно потому, что они являются метафорами концептуальной системы человека. Таким образом, когда в этой книге мы говорим о метафорах, таких как спор — это война, следует иметь в виду, что под метафорой подразумевается метафорическое понятие».

«Одно из проявлений тезиса о когнитивной функции метафоры — это предположение о том, что метафора влияет на процесс принятия решений. Согласно современным представлениям, процесс принятия решений включает следующие основные этапы:

1. осознание проблемной ситуации;
2. выявление альтернатив разрешения проблемной ситуации;
3. оценка альтернатив;
4. выбор альтернативы (собственно принятие решения).

Метафора так или иначе может влиять на любой из этапов принятия решений, но она особенно важна при формировании множества альтернатив разрешения проблемной ситуации. Несколько огрубляя, можно сказать, что человек видит только те альтернативы, которые совместимы с данной метафорой и которые она высвечивает в ситуации коммуникативного взаимодействия».

«Та же системность, которая позволяет нам осмыслять некоторый аспект одного концепта в терминах другого (например, интерпретировать спор как войну), с неизбежностью "затемняет" другие стороны этого концепта. Позволяя сфокусировать внимание на одном аспекте понятия (например, на "военной" стороне спора), метафора может препятствовать тому, чтобы мы заметили другие аспекты понятия, несовместимые с нею. Например, в пылу спора, намереваясь атаковать позиции противника и защищать свои, мы теряем из виду кооперативность спора».

«Есть вид метафорических концептов, не структурирующих один концепт в терминах другого, а организующих целую систему концептов относительно другой системы. Мы будем называть такие понятия ориентационными метафорами, так как многие из них связаны с ориентацией в пространстве: "верх—низ", "внутри—снаружи", "передняя сторона — задняя сторона", "на поверхности — с поверхности", "глубокий—мелкий", "центральный—периферийный". Такие типы пространственных отношений возникают вследствие того, что человеку присуще тело определенной формы, взаимодействующее с материальным миром. Ориентационные метафоры придают концепту пространственную ориентацию: например, happy is up/счастье соответствует верху. То, что концепт счастье ориентирован на верх, проявляется в английских фразах типа I am feeling up today "Я сегодня чувствую себя на вершине блаженства"».

«Мы — физические существа, отграниченные и отделенные от остального мира поверхностью кожи; мы воспринимаем остальной мир как находящийся вне нас. Каждый из нас — это вместилище, ограниченное поверхностью тела, с ориентацией "внутри—снаружи". Мы проецируем нашу собственную ориентацию "внутри—снаружи" на другие физические объекты, ограниченные поверхностями. Таким образом, мы также представляем их себе как вместилища с внутренней частью и и внешней поверхностью. [...] Но даже в тех случаях, когда нет естественной физической границы, которую можно было бы рассматривать как границу вместилища, мы налагаем границы — как если бы внутреннее пространство и ограничительная поверхность реально существовали — будь то стена, забор, воображаемая линия или плоскость. Совсем немногие инстинкты человека могут претендовать на большую укорененность в человеческом мышлении, чем чувство пространства».

«Большинство наших фундаментальных концептов организованы с помощью одной или более пространственных метафор. [...] Пространственные метафоры коренятся в нашем физическом и культурном опыте, а не устанавливаются произвольным образом. Метафора может служить средством понимания концепта только благодаря своей эмпирической природе. [...] Наш физический и культурный опыт предоставляет множество различных оснований для пространственных метафор. То, какие из этих оснований будут выбраны и какие станут базовыми, варьируется от одной культуры к другой. [...] Материальное основание метафоры неотделимо от культурного, так как выбор материального основания из множества возможностей регулируется культурными факторами».

«В действительности мы осознаем, что ни одну метафору нельзя понять или адекватно описать изолированно, без учета ее эмпирических оснований. Например, эмпирическое основание метафоры more is up/больше ориентировано наверх существенно отличается от эмпирического основания метафор happy is up/счастье соответствует верху или rational is up/рациональное ориентировано наверх. Хотя концепт верх во всех этих метафорах одинаков, эмпирические знания, на которых основываются метафоры этой группы, весьма различны. Это не означает, что существует много различных понятий верх; скорее, вертикальное измерение различными способами вторгается в область нашего опыта и таким образом порождает множество разных метафор».

«Онтологические метафоры служат разным целям, и разнообразные виды метафор отражают разные цели. Возьмем, например, опыт человека, относящийся к феномену повышения цен, который можно метафорически представить как автономную сущность с помощью существительного inflation "инфляция". Это позволяет нам при обсуждении инфляции ссылаться на опыт:

Inflation is lowering our standard of living. — Инфляция снижает наш уровень жизни.

[...] Такие онтологические метафоры необходимы для попыток рационального осмысления нашего опыта».

«The mind is a brittle object. — Душа — это хрупкий объект.

Такие онтологические метафоры настолько естественны и так пронизывают наше мышление, что воспринимаются как самоочевидные, прямые описания мыслительных процессов. То, что они метафоричны, большинству из нас даже не приходит в голову. [...] Причина этого заключается в том, что такие метафоры, как разум/душа — это хрупкий объект, являются неотъемлемой частью модели внутреннего мира человека, свойственной нашей культуре; большинство людей мыслит и действует на языке этой модели».

«Мы используем онтологические метафоры для понимания событий, действий, занятий и состояний. События и действия метафорически концептуализируются как объекты, занятия как вещества, состояния как контейнеры. Например, забег — это событие, которое рассматривается как автономная сущность. Забег проходит в пространстве и времени и имеет четко определенные границы. Поэтому мы рассматриваем его как объект-вместилище с участниками (которые также осмысляются как объекты) и такими событиями, как старт и финиш (метафорические объекты); этот объект-вместилище включает еще и занятие бегом (метафорическое вещество)».

«Пожалуй, к наиболее очевидным онтологическим метафорам относятся случаи, когда материальный объект интерпретируется как человек. Это позволяет осмыслять наш опыт взаимодействия с неживыми сущностями в терминах человеческих мотиваций, характеристик и деятельности людей. Вот несколько примеров:

Life has cheated me. — Жизнь обманула меня.
Inflation is eating up our profits. — Инфляция съедает наши доходы. 

Дело в том, что персонификация представляет собой общую категорию, охватывающую широкий круг метафор, каждая из которых основывается на специфическом свойстве человека или на способе его восприятия. Их объединяет то, что они являются расширениями (extensions) онтологических метафор и позволяют осмыслять происходящее, олицетворяя его, т. е. в терминах, которые мы понимаем, исходя из собственных мотиваций, целей, действий и свойств. Очеловечивание столь абстрактных категорий, как инфляция, обеспечивает такое понимание, которое самоочевидно для большинства людей».

«Все языковые выражения, которые мы приводили для характеристики общих метафорических концептов, относятся к образным. Примеры таковы: время — это деньги, время— это движущийся объект, контроль соответствует верху, идеи — это пища, теории — это строения и т. д. Ни одно из них не является буквальным. Это следствие того, что метафорические концепты лишь фрагментарно используются для структурирования наших обычных понятий. Метафорические концепты выходят за область буквального, так как неизбежно содержат части, которые в обычном случае не используются для осмысления обыденных представлений человека. 

«Чтобы точно выяснить, что стоит за категорией метафорического структурирования, необходимо сначала понять, что означает, что один или несколько актов опытного восприятия (experiences) согласованы по структуре. Например, мы предположили, что спор — это беседа, которая частично структурирована концептом войны (это дает нам метафору спор — это война). Понимание беседы как спора предполагает, что человек способен наложить части многомерной структуры концепта война на соответствующую структуру беседы. Такие многомерные структуры присущи эмпирическим гештальтам, организующим различные виды опыта в структурированное целое. В метафоре спор — это война гештальт беседы структурируется далее с помощью соответствий, устанавливаемых между отдельными элементами гештальта войны и гештальтом спора. Таким образом, одна деятельность, говорение, понимается в терминах другой — физического противоборства. Согласованность структурирования элементов нашего опыта обеспечивается такими многомерными гештальтами. Мы воспринимаем беседу как спор, когда наши ощущения и действия в беседе соответствуют гештальт войны».

«Некоторые гештальты относительно просты (беседа), а некоторые детально разработаны (война). Есть также очень сложные гештальты, которые частично структурируются в терминах других гештальтов. Это то, что мы называли метафорически структурированные концепты. Некоторые понятия структурируются с помощью метафор практически полностью. Концепт любви, например, в основном структурирован в метафорических терминах: любовь — это путешествие, любовь — это больной, любовь — это физическая сила, любовь — это сумасшествие, любовь — это война и т. п. У понятия любви есть ядро, которое минимально структурировано субкатегоризацией love is an emotion "любовь — это эмоция" и связью с другими эмоциями, например, с эмоцией симпатии. Это типично для концептов эмоций, которые не определены четко нашим непосредственным опытом прямого взаимодействия с объектами, а потому должны в основном пониматься косвенно, через метафору».

«Выражения, которые, на первый взгляд, могут показаться беспорядочными изолированными метафорами — например, охватывать (букв, покрывать) определенные темы, подкреплять доказательствами, добираться до самого нутра, копать глубже, атаковать позицию и поразить аргументы противника — оказываются совсем не случайными. Наоборот, они являются частью целой системы метафор, служащих достижению сложной цели: характеристике всех аспектов понятия спора, так, как мы его постигаем. Хотя эти метафоры и не дают нам единого непротиворечивого конкретного образа, они внутренне согласованы и сочетаются друг с другом, но только тогда, когда есть общие следствия. Метафоры возникают из четко определенного и конкретного опыта; они позволяют конструировать такие высокоабстрактные и тщательно разработанные категории, как, например, концепт спора».

«В определениях через метафоры используются такие понятия, которые соответствуют естественным видам опыта. К числу очевидных представителей естественных видов опыта в нашей культуре относятся следующие категории: любовь, время, идеи, понимание, споры, труд, счастье, здоровье, контроль, статус, мораль и т. п. Эти концепты требуют определения через метафоры, так как они недостаточно четко определены на своей собственной основе, чтобы обеспечить достижение целей человеком в его повседневной жизни. [...] Концепты, возникающие из нашего опыта, скорее свободны, чем жестко определены. Метафоры и лексемы-ограничители представляют собой системные средства для переопределения концепта и для изменения области его применимости».

«Есть метафоры, которые находятся вне нашей конвенциональной понятийной системы, — образные и творческие. Эти метафоры способны дать нам новое понимание нашего опыта. [...] Новые метафоры обладают способностью творить новую реальность. Это может случиться, если мы начнем постигать опыт на языке метафоры, и это станет более глубокой реальностью, если мы начнем на ее языке действовать. Если новая метафора становится частью понятийной системы, служащей основанием нашей деятельности, она изменит эту систему, а также порождаемые ею представления и действия. Многие изменения в культуре возникают как следствия усвоения новых метафорических понятий и утраты старых. Например, западное влияние на мировые культуры частично объясняется внесением в них метафоры время — это деньги».

«Новые метафоры, как и конвенциональные метафоры, могут обладать способностью определять действительность. Они осуществляют это посредством связной сети следствий, высвечивающих одни свойства реальности и скрывающих другие. Принятие метафоры, заставляющей нас фиксировать внимание только на тех сторонах опыта, которые она высвечивает, приводит нас к суждению об истинности ее следствий. Такие "истины", конечно, могут быть истинными только относительно той реальности, которая определяется этой метафорой.

Хотя вопросы истинности для новых метафор и возникают, наиболее важными проблемами остаются те, которые касаются уместности действий. В большинстве случаев проблему представляет не истинность или ложность метафоры, а вытекающие из нее способы восприятия и следствия, а также санкционируемые ею действия. Во всех сферах жизни мы определяем реальность на языке метафор, а затем начинаем действовать в соответствии с ними. Мы выводим следствия, определяем цели, принимаем обязательства, реализуем планы — и все это на основе частичного структурирования опыта, осознанно или неосознанно осуществляемого нами с помощью метафор».

«Мы отрицаем объективистскую идею о существовании абсолютной и безусловной истины, в то же время не принимая противоположного субъективистского положения о достижимости истины только через воображение, которое не зависит от внешних обстоятельств. Причина нашего пристального внимания к метафоре заключается в том, что она объединяет разум и воображение. Мышление, как минимум, предполагает категоризацию, выведение следствий и умозаключений. Одна из множества ипостасей воображения связана с восприятием сущности одного вида в терминах сущности другого вида — то, что мы назвали метафорическим мышлением. Таким образом, метафора — это воображаемая рациональность. Так как категории обыденного мышления по большей части метафоричны, а наши повседневные рассуждения предполагают вывод метафорических следствий и заключений, обыденная рациональность по сути своей связана с воображением».

«Когда общение происходит между людьми, не принадлежащими к одной культуре, и тем самым не разделяющими знания, ценности и исходные предположения друг друга, достижение взаимопонимания будет особенно сложным. Взаимопонимание достижимо только при обсуждении смысла. Владение воображением, основанном на метафорах — это решающая способность, позволяющее установить взаимопонимание и донести до партнера сущность индивидуальной части опыта. Эта способность предусматривает прежде всего возможность изменения взгляда на мир и новой категоризации опыта».

«Так же, как мы ищем метафоры для высвечивания и взаимного согласования элементов опыта, объединяющих нас с кем-то другим, мы ищем индивидуальные метафоры для высвечивания и согласования опыта в прошлом, нашей деятельности в настоящий момент, а также наших мечтаний, надежд и целей. Большая часть процесса самопонимания — это поиск подходящих индивидуальных метафор, которые придают смысл нашей жизни. Самопонимание требует бесконечно возобновляемого обсуждения значимости тех или иных фрагментов нашего опыта. [...] Процесс самопонимания — это непрерывный нарратив, в котором вы рассказываете самому себе новые истории вашей жизни».