«Не приходится сомневаться в том, что величина и строение человеческого мозга способствовали развитию современного человека и созданию им несравненно высокой культуры. Но по какой причине человек начал использовать свои обусловленные развитием мозга способности к техническим инновациям с таким большим опозданием? Ответ напрашивается сам: вероятно, мозг предназначен для каких-то других функций, а не для осуществления технического прогресса.

Так, современные человекообразные обезьяны, чье использование орудий является таким же примитивным, как у австралопитековых, очевидно, обладают намного более развитым интеллектом, чем требуется для простых манипуляций с камнями и палками. Большую часть своего интеллекта человекообразные обезьяны используют для построения сложных социальных отношений. Даже для человека в повседневной жизни отношения с сотоварищами по виду являются гораздо большим вызовом, нежели технический прогресс. При всем том мы точно так же пользуемся лишь ничтожно малой частью наших способностей, ибо интеллект — это то, что включают, когда не знают, что делать».

«Наше внимание определяет чувства и мысли, и, наоборот, наши чувства и мысли могут определять наше внимание. Люди способны в каждый данный момент времени заниматься только чем-то одним. Правда, вид деятельности может быстро меняться. Даже так называемое выполнение множества заданий (multi-tasking) отнюдь не означает, что человек одновременно концентрирует внимание на многих вещах: просто мы обладаем способностью быстро переключаться с одного занятия на другое, а потом так же быстро возвращаться к первому.

Область, на которой мы можем одномоментно сосредоточить внимание, таким образом, сильно ограничена. Причем эта узость внимания обусловлена не только возможностями нашего биологического восприятия, но также и ограниченностью нашей способности к его обработке».

«Человеческое сознание — это продукт сложного взаимодействия тела и опыта его отношений с окружающим миром. [...] Наши чувства, наши нервы и наши нейроны действуют во взаимодействии с окружающей средой, с тем, что мы видим, слышим, обоняем, пробуем на вкус и осязаем. На вопрос: "Откуда я знаю, кто я?" — следовало бы ответить приблизительно так: "Я знаю, кто я, потому что мои органы чувств посылают сигналы нервным клеткам мозга, где эти сигналы распространяются по сложным релейным контурам, таким сложным, что в них возникает нечто столь сложное и абстрактное, как знание о моем собственном мышлении и представление о моем бытии"».

«В человеческом мозге никогда не присутствовало никакого "я", существовала только куча ощущений, находящихся в непрерывном и оживленном обмене с элементами внешнего мира. [...] Чтобы воспринимать ощущения, понятия и чувства, человеку не нужно никакого "я". Все происходит как бы само по себе. Таким образом, "я" не является чем-то реальным, но всего лишь мнимым представлением в ряду прочих».

«Многие ученые пришли к выводу, что существует не одно "я", а множество различных состояний "я":

• Мое телесное состояние "я" заботится о том, чтобы я знал, что тело, с которым мне приходится жить, действительно мое.
• "Я" местоположения говорит мне, где я в данный момент нахожусь.
• Перспективное "я" сообщает, что я центр известного мне мира.
• "Я" как субъект переживания говорит мне, что чувственные впечатления и ощущения являются именно моими, а не принадлежат другим.
• Мое авторское и контролирующее "я" дает знать, что именно я и никто больше порождаю мысли, совершаю поступки и несу за них ответственность.
• Мое автобиографическое "я" заботится о том, чтобы я не выпал из своего собственного фильма, чтобы я непрерывно переживал себя как одну и ту же личность.
• Мое рефлектирующее "я" позволяет мне размышлять о самом себе и играть в игру между "я" и "мы".
• И наконец, моральное "я" создает то, что мы называем совестью, — оно сообщает мне, что хорошо, а что плохо.

Как бы чистенько и аккуратненько ни были описаны выше состояния "я", на самом деле они все вместе варятся в реальности нашего мозга. Нам приходится пробовать на вкус то одно "я", то другое. Мало того, в нашем обыденном сознании все они действуют вместе и одновременно».

«Без чувств мы окажемся в очень и очень глупом положении. Бесчувственные люди стали бы ужасающе жалкими созданиями. Они были бы неспособны к действию и не знали, что думать и как мыслить. Нейроны их лишились бы и двигателя, и горючего. Даже вывод не поддаваться чувствам и действовать только на основе разумных суждений есть не что иное, как продиктованное чувством решение. 

Страсти, влечения, инстинкты и аффекты, таким образом, имеют большое биологическое значение. Они служат выживанию отдельного человека и спаивают группу в единое целое. Говорим ли мы о голоде, потребности в сне или тепле, о бегстве, нападении или сексе — всегда при обсуждении элементарных чувств речь идет только о двух вещах: либо я хочу чего-то добиться, либо хочу чего-то избежать. И суть здесь не только в формальной стороне дела. С одной стороны, эмоции помогают адекватно реагировать на внешние раздражители, а с другой — регулируют мое внутреннее состояние».

«Чем сильнее сосредоточен человек на чем-то определенном, тем меньше воспринимает другие предметы. [...] Наше внимание — это луч прожектора, выхватывающий из темноты лишь ограниченный малый участок. Остальное исчезает во мраке бессознательного.

Немалая часть содержания нашего бессознательного сохраняется в мозге в результате именно такого темного восприятия. Другая, весьма значительная, часть состоит из пережитого в материнском чреве и первые три года жизни. В это время наше наше восприятие является очень интенсивным, но наша ассоциативная кора еще настолько незрелая, что не способна сохранить эти переживания и восприятия так, чтобы они потом стали достоянием нашего сознания. Наша личность приблизительно на две трети формируется именно таким образом, причем мы не в состоянии ни вспомнить об этом формировании, ни обдумать обстоятельства, в которых оно протекало».

«Мы сохраняем в мозге (как правило) не слова и не предложения, а нечто весьма личностное, квинтэссенцию, значение, которое приписываем вещам. Это относится не только к словам, это относится ко всему.

Представляется, что припоминание неуправляемо. Оно вспыхивает внезапно, как молния, и неожиданно встает перед глазами. Воспоминание невозможно контролировать по собственному усмотрению. Да что там, воспоминание невозможно и забыть по собственному произволу!

Но как происходят вспоминание и забывание? Исследователи мозга подразделяют память на декларативную (то есть ясно и отчетливо выраженную) и не-декларативную (скрытую). Декларативные способности позволяют вызывать из памяти осознанные переживания и мысли, и человек может рассказать об этих воспоминаниях, ясно и отчетливо их выразить. Способность к скрытой памяти соответствует сохранению в ней вещей, которых мы не замечаем и о которых ничего не знаем».

«С того времени, когда американский лингвист Ноам Чомски в 60-е годы выдвинул свою теорию языка, с большей долей вероятности считают, что люди появляются на свет с врожденной способностью к языку и к порождению грамматики. Поэтому маленькие дети выучивают свой первый язык, по сути, автоматически. Объем и качество языка растут у них так же, как, скажем, органы или конечности. Важной предпосылкой овладения языком является, правда, способность подражать звукам речи, которые они слышат.
[...]
Границы нашего чувственного восприятия и границы языка являются границами нашего мира, потому что выбор словесных одежд нашего мышления ограничен "гардеробом", принадлежащим человеку как биологическому виду. Таким образом, существует, образно говоря, неписанные договор с языком о том, что он в своих высказываниях "обманывает" нас относительно характера окружающей реальности. Именно для этого он и "сделан" — "конструировать" действительность и мир по потребности человека как биологического вида».

«Люди по своей природе весьма общительны, как и все без исключения приматы. Среди более чем двухсот видов обезьян нет ни одного, представители которого вели бы одиночный образ жизни. Люди могут быть общительными и не очень, но тот, кто вообще ни с кем не общается, несомненно, страдает поведенческими нарушениями. Жизнь такого человека отравлена фрустрацией и разочарованием. Он перестает вести себя как "нормальный человек".

Нормальные люди вступают в отношения с другими людьми, потому что испытывают к ним интерес (иногда большой, иногда не очень). Люди поступают так, потому что интерес к другим приносит пользу и им самим, ибо у человека, запертого в собственном маленьком мирке, неизбежно возникают психические расстройства.

Многие одинокие люди страдают боязнью открытых пространств, агорафобией, забиваются в свой тесный мир, становятся ригидными и негибкими и плохо переживают влияния и воздействия внешнего мира. Так как они не могут сравнивать свои и чужие чувства, то многое в себе и других оценивают неправильно».

«Способность думать и поступать так, чтобы принести пользу другому, называется альтруизмом. Альтруистское поведение проявляется даже у человекообразных обезьян. [...] Де Вааль отличает безусловный альтруизм (например, инстинктивная любовь матери к своему детенышу) от взаимного альтруизма. Именно взаимный альтруизм мог послужить источником возникновения человеческой морали. Человекообразная обезьяна помогает другой обезьяне, а та в следующий раз поможет ей. Обезьяна проявляет свой эгоизм, чтобы другая обезьяна тоже не проявляла его по отношению к ней.

Де Вааль полагает, что склонности внимание и забота суть типичные обезьяньи инстинкты наряду с прочими. Эти инстинкты существуют, но не сами по себе, а в непрерывной борьбе с агрессивностью, недоверием и эгоизмом. Люди и обезьяны не "хороши" и не "плохи". Они способны и на добро, и на зло, и первое так же естественно, как и второе».

«Центр нравственности не замкнутая система в пределах одного ареала головного мозга — скорее здесь речь может идти об очень сложной сети, связывающей самые разнообразные области мозга. [...] На вопрос о том, существуют ли в мозге области, отвечающие за нравственность, следует ответить утвердительно. А вот на вопрос: отвечает ли за моральное восприятие и за принятие нравственных решений какая-то одна область мозга, — надо ответить отрицательно.

Чувства, абстрактное мышление и области, отвечающие за межличностные отношения, работают, как правило, одновременно. Едва ли можно различить, кто и что здесь определяет и что главное. Но, возможно, реакции могут быть самыми разнообразными. Чувства и разум пересекаются, видимо, постоянно, и одни и те же люди часто по-разному реагируют на одни и те же ситуации».

«В истории нашего вида мораль служила для регулирования социальной жизни группы. Чтобы жизнь была возможна, членам группы необходимо полагаться друг на друга и воспроизводить чувства, а, возможно, и мысли других членов группы. Очевидно, зеркальные нейроны [нервные клетки, которые при пассивном подражательстве демонстрируют такие же ответы, как и при реальных движениях] способствовали альтруистскому поведению. Корни альтруистского поведения так глубоки, что люди не только помогают друг другу, но и считают это высоким для себя вознаграждением [...] Сочувствие — это заложенный в каждом здоровом человеке инстинкт. Судя по всему, эти нравственные восприятия возникли первыми, моральные принципы были разработаны позже.

Почему нравственное поведение приносит удовлетворение? Если спросить об этом специалиста по исследованию мозга, он скорее всего покажет на очень маленький, но очень и очень особенный участок мозга — миндалину. Это центр удовольствия и фрустрации. [...] Взгляд на дружелюбные лица, как было показано в многочисленных исследованиях, вызывает сильную реакцию в левой миндалине. При этом у человека возникают радость и хорошее настроение. Суровые и угрожающие лица, напротив, вызывают реакцию в правой миндалине, при этом наблюдающего эти лица человека возникает страх и портится настроение

Таким образом, добрый поступок приводит в хорошее настроение в первую очередь тогда, когда человек может увидеть или по крайней мере хорошо представить результат своего доброго поступка в лице другого человека. Таким образом, альтруистское поведение зиждется на самовознаграждении».

«Понятие любви в биологии не определено. Смелее всех здесь снова оказались исследователи головного мозга. По меньшей мере им известны участки мозга, отвечающие за половое влечение, — в первую очередь это гипоталамус. Знаменательно однако, что у женщин и мужчин при этом работают разные его ядра. У женщин балом правит вентромедиальное ядро, а у мужчин — преоптическое. Эти ядра регулируют чувственное желание. (Некоторые нейробиологи видят в этом причину того, что мужчина в большей степени, чем женщина, возбуждается от зрительной стимуляции).

Существует биохимическая связь между половым влечением и влюбленностью — правда, пока это можно утверждать с осторожностью, ибо вне сканера магнитно-резонансного томографа влечение и влюбленность могут встречаться по отдельности. Влюбленность очень часто сочетается с половым влечением, обратное же верно далеко не всегда.

Ключевую роль в возникновении влюбленности играет гормон окситоцин. [...] Влияние рецепторов окситоцина на стремление к привязанности и на способность к ней у человека представляется сегодня в высшей степени вероятным».

«Высвобождение возбуждающего нейротрансмиттера допамина, а также серотонина, приводят к кратковременному радостному возбуждению и удовлетворенности. [...]

Главным в большинстве случаев счастья — при ухаживании, в сексуальных отношениях, за едой, в путешествиях, иногда в спорте — является ожидание от свершения. [...] Шоколад приносит счастье, потому что его вкус стимулирует выброс серотонина, уже сам запах шоколада помогает организму сопротивляться болезням. приятные запахи вообще повышают высвобождение серотонина в мозге.

Когда серотонина становится слишком много, человек превращается в равнодушного, а чрезмерный выброс допамина приводит к одержимости, опьянению собственной силой, бреду величия и помешательству. Вскоре чувствительность мозговых рецепторов к допамину и серотонину притупляется, и волшебные чары рассеиваются.

Длительное и устойчивое счастье достижимо, только если ожидания остаются реалистичными. Если состояния счастья и несчастья, по существу, наши "самоделки", то они всего лишь вопрос отношения человека к самому себе, то есть отношения к своим ожиданиям. Только этим можно объяснить. что многие люди, находящиеся в трудной ситуации, чувствую себя счастливее тех, кто живет в привилегированном положении».

«Смысл не есть свойство мира или природы, это типично человеческая конструкция. Смысл есть потребность и идея нашего мозга, мозга позвоночного животного. Если исходить из такой точки зрения, смысл невозможно найти в мире, мы должны сами его себе дать. Таким образом, вопрос о смысле — это сугубо человеческий вопрос. Когда спрашивают об объективном смысле природы, всегда имеют в виду человеческое представление об этом смысле. Представление же это зависит от нашего сознания, то есть от человеческой логики и человеческого языка.

Представление о том, что жизнь имеет определенный смысл, не очень удачная мысль. Знаменательно, что с возрастом меняется содержание поиска смысла жизни. Если в молодости ищут объективный смысл, то есть цель жизни, то в старости скорее задают себе вопрос: "Имела ли смысл моя жизнь?".

С этим согласились бы и многие биологи: цель жизни состоит в том, чтобы жить. Так, очевидно, задумала, природа, если, конечно, она способна думать. Однако белки и аминокислоты имеют другие свойства, нежели смысл».