Детальная
18 Мая 201616:28
2907 просмотров
Пол Блум
Пол Блум
Об удовольствии
Пол Блум — американский профессор психологии и когнитивных наук в Йельском университете (Yale University). В своих исследованиях он обращается к вопросам понимания детьми и взрослыми физического и социального мира, особенно языка, морали, религии и искусства. Он много работает с магистрантами, а также пишет книги и статьи в известные американские журналы, представляя свои исследования широкой аудитории.

В книге «Наука удовольствия» Пол Блум рассматривает часто загадочные удовольствия, которые люди получают от разных вещей: секса, еды, искусства и рассказов. Ученый объясняет привлекательность, иногда парадоксальную, различных явлений — от пищи до безделья, от религии до шопинга, от искусства до порнографии, — и размышляет, стоит ли спорить о вкусах.

Ниже мы приводим размышления автора об удовольствии. Выдержки взяты из книги «Наука удовольствия. Почему мы любим то, что любим».
Животные удовольствия.
«Люди вступают в жизнь с ограниченным набором удовольствий, и к нему уже ничего не добавить. Казалось бы, звучит слишком категорично — ведь в мир можно привнести и новые удовольствия. Так происходило с изобретением телевидения, шоколада, видеоигр, кокаина, саун, кроссвордов, реалити-ТВ, романов и так далее. Но я бы сказал, что мы получаем от всего этого удовольствие, потому что эти изобретения не так уж и новы. Они вписываются — довольно явным образом — в набор удовольствий, которым мы уже обладаем. Бельгийский шоколад и жареные ребрышки — современные изобретения, но они апеллируют к давнему человеческому пристрастию к сладкому и к жирному. Все время возникают новые формы музыки, но существо, биологически не приспособленное воспринимать ритм, никогда не сможет полюбить ее: для него это будет всего лишь шум».
»
Гурманы.
«Так что же определяет индивидуальные предпочтения? Многообещающим кажется изучение личного опыта. Нервная система ограждает людей и других животных от вредной пищи. Если вы съедите что-то новое и почувствуете тошноту или заболеете, вы будете избегать этой еды. Когда я рассказываю о еде в своем вводном курсе психологии, я прошу студентов привести примеры пищевой аверсии, и в аудитории всегда находятся те, кто не может есть что-либо, потому что в первый раз, когда они это попробовали, им стало плохо. [...] Еще один способ обучения — это наблюдение за другими. Возможно, мы, как крысята, выясняем, какую пищу есть безопасно — а значит, от какой пищи мы должны получать удовольствие, — следя за тем, что нам дают родители, и за тем, что они едят сами. Родители живут в той же среде, что и дети, они любят своих детей и заботятся об их благополучии, так что это, кажется, совершенно надежный механизм обучения. Однако, как ни странно, у людей не все так просто. Оказывается, между предпочтениями родителей и их маленьких детей связь очень слаба. Есть данные о более сильной связи у братьев и сестер, а также у супругов. Последнее особенно загадочно, ведь обычно вы не связаны генетически со своим супругом или супругой. Это объяснимо, если всерьез считать, что кулинарные традиции являются элементом культуры, а их передача — отчасти ее трансляцией. Это не просто усвоение того, что питательно и неопасно для жизни: это механизм социализации».
»
Это отвратительно.
«Отвращение играет интересную роль в том, что нам нравится есть. Пищевая аверсия развилась как механизм избегания гнилой и загрязненной пищи, особенно гнилого мяса. Можно не любить, например, батат, яблочный пирог, лакрицу, пахлаву, изюм или цельнозерновые макароны, однако мясо — поедание собак, лошадей или крыс — обычно вызывает у нас более сильные чувства. Случаи резкого отторжения немясных продуктов подтверждают правило: обычно это нечто, происходящее от животных (сыр, молоко) или же напоминающее живых существ внешне или по составу.
[...] младенцы и маленькие дети не способны испытывать отвращение. Они едят кузнечиков и других насекомых. [...] Отвращение выходит на сцену примерно в возрасте трех-четырех лет. Тогда дети знают, что сок или молоко непригодны для питья, если туда попал таракан. Иногда они проявляют повышенную чувствительность. Тогда они одержимы изучением того, чего коснулась их пища и где она была».
»
Формирование вкуса.
«Мое любимое исследование — это доклад под названием "Могут ли люди отличить паштет от собачьей еды?" Как выяснилось, не могут. Если измельчить в кухонном комбайне продукт "Консервированная индейка и цыплята. Формула для щенят/активных собак" и приправить его петрушкой, то люди не смогут с уверенностью отличить его от мусса из гусиной печенки, паштета из свиной печени, ливерной колбасы или колбасного фарша "Спам". Осмыслить все это можно двояко. Во-первых, представить формирование вкуса как двухэтапный процесс. Стадия первая: вкус чего-либо основан на физических свойствах продукта — его влиянии на рецепторы в носу или во рту. Стадия вторая: ваше представление о том, что это такое, меняет и уточняет воспоминание об этом вкусе».
»
Значение представлений.
«Смысл не в том, что ощущения не играют никакой роли в восприятии, а скорее в том, что ощущения всегда окрашены некими представлениями, в том числе о сущностях, и одно подкрепляет другое. Допустим, вы считаете, что "Перье" чище воды из-под крана и в чем-то лучше. Это усиливает ваши впечатления от ее употребления: когда вы пьете "Перье", она вам нравится еще сильнее. Это, в свою очередь, укрепляет вашу уверенность, которая делает воду еще вкуснее, и так далее. Если вы уверены, что генетически модифицированная пища имеет странный вкус, вы будете чувствовать этот странный вкус, который будет укреплять вас в уверенности, что с этой пищей что-то не так, и в будущем ее вкус для вас будет еще неприятнее, и так далее. Такого рода "петли" характерны не только для пищи и напитков. Если вы аудиофил и уверены, что дорогие динамики заметно обогащают ваши впечатления от музыки, то вы будете склонны испытывать именно это чувство, что и укрепит ваше представление о ценности дорогих динамиков».
»
Койнофилия.
«Вот что у мужчин и женщин общего: нам нравится смотреть на красивые лица. Это не только вопрос сексуальности. Гетеросексуальным мужчинам и женщинам нравится смотреть на привлекательные лица людей того же пола. Вне зависимости от пола приятные лица активируют мозг, включая нейронные цепи, отвечающие за удовольствие. Даже младенцы, у которых нет сексуальных желаний, ужасно любят красивые лица и с самого рождения предпочитают видеть именно их. Младенческие предпочтения удивили бы Дарвина, который был уверен, что стандарты красоты произвольны, зависят от культуры и усваиваются по мере взросления. Но есть черты, которые находят привлекательными все и повсюду. Чистая кожа. Симметрия. Ясные глаза. Здоровые зубы. Пышные волосы. Близость к среднему в популяции фенотипу (койнофилия). Последнее может показаться странным, но если человек выберет десять случайных лиц, мужских или женских, и наложит их друг на друга, получится симпатичное лицо. И если показывать его младенцам, то они скорее будут разглядывать его, чем любое из составивших его лиц. Да и вы тоже».
»
Желание определяется не только внешностью.
«Что еще может иметь значение? Например, то, насколько человек нам знаком. В рамках одного исследования ученые направили группу женщин на разные курсы в Университете Питтсбурга. Эти женщины никогда не говорили во время лекций и не общались со студентами. Но число занятий, которые они посещали, варьировалось — пятнадцать, десять, пять или ни одного. В конце семестра студентам показали фотографии этих женщин и спросили, что те думают о них. Самыми привлекательными были признаны те, кто посетил пятнадцать занятий, а наименее привлекательными — те, кого студенты ни разу не видели. Это лишь небольшое исследование, но оно соответствует многочисленным разработкам в области социальной психологии, касающимся эффекта "привязанности к знакомому": людям нравится то, с чем они знакомы, и это рационально, учитывая, что при прочих равных условиях то, с чем мы знакомы, окажется скорее безопасным. Этот эффект распространяется и на сексуальную привлекательность — скажем, отчасти объясняет, почему нам могут нравиться девушки или парни, живущие по соседству».
»
Доставлять удовольствие.
«Когда мы выбираем себе пару, мы ищем тех, кто доставит нам удовольствие. Это может показаться очевидным на уровне личности, но Ф. Миллер видит проблему с точки зрения адаптационистов и находит в таком выборе движущую силу эволюции, обусловливающую развитие определенных качеств. [...] Люди ищут пару, способную развлечь их. Мы предпочитаем быть и спариваться с теми, кто делает нас счастливыми. Это представляет эволюцию в новом свете. Эволюционные психологи обычно рассматривают психику либо как научную машину для обработки данных, производящую умозаключения об окружающем мире, либо как интригана-макиавеллиста, пытающегося перехитрить других в игре с нулевой суммой за социальное доминирование. Но, может быть, наша психика — это еще и центр развлечений, сформированный половым отбором для того, чтобы доставлять другим удовольствие, чтобы уметь рассказывать истории, очаровывать и смешить».
»
Настоящая любовь.
«Нас притягивают не просто лица или тела, личность или интеллект. Нас привлекают конкретные люди, обладающие этими качествами. В конце концов, мы влюбляемся в индивидов, а не в грани личности. [...] Есть две причины, почему любовь такова. Первая причина — это сила обольщения. Если вы со мной из-за моего ума, богатства или красоты, а не из-за меня как такового, то наши отношения будут хрупкими. [...] Обнаружены специализированные системы, отвечающие за романтическую любовь и привязанность, а некоторые утверждают, что можно "подсесть" на определенного человека точно так же, как на кокаин (хотя речь тут идет не столько о романтической любви, сколько о любви матери к ребенку). Сосредоточенность на индивидах — это не просто стратегия обольщения. Другая причина, почему мы влюбляемся в индивидов — в том, что мы сосредоточены на индивидуальности во всем, что представляется нам ценным».
»
Личный опыт.
«Вам нравится то, что вы выбираете, и не нравится то, что вы не выбрали. Есть простой способ это продемонстрировать — скажем, в баре. Возьмите три идентичных предмета наподобие подставок для пивных кружек и положите два из них перед испытуемым. Попросите его выбрать. (Да, они все одинаковые, но все же пусть выберет.) Когда выбор будет сделан, вручите ему выбранный предмет, затем достаньте третий и попросите испытуемого выбрать между тем предметом, что он отклонил, и новым. Вероятно, отклоненный предмет к этому моменту упал в цене. Его запятнало то, что его не выбрали в первый раз, и поэтому люди будут склонны выбирать новый предмет. Никто по-настоящему не знает, почему это происходит. Возможно, дело в склонности переоценивать себя. Нам хочется чувствовать себя хорошими, поэтому мы преувеличиваем ценность сделанного выбора и пренебрежительно отзываемся о варианте, который не выбрали. Или, может быть, это развившийся со временем прием психики, позволяющий упростить повторяющиеся решения: как только вы выбрали между двумя близкими вариантами, ваше сознание оценивает разницу между ними как более серьезную, чтобы в будущем выбор было сделать проще. Третий вариант — теория субъективного восприятия: мы оцениваем свой выбор, как будто его совершил другой, так что когда я наблюдаю за собой, выбирающим А вместо Б, я делаю тот же вывод, как если бы выбор делал кто-либо другой: что А, вероятно, лучше Б».
»
Контакт.
«Еще одна важная особенность любой вещи — что с ней происходило до того, как она к вам попала: откуда она, для чего была создана, кто к ней прикасался, кому она принадлежала, кто ею пользовался. Иногда имеет значение контакт предмета с некоей известной личностью. [...] Мой любимый пример — это коллекция чистых листов, собранная Джонатаном С. Фоером. Он начал составлять это собрание, когда его друг, участвовавший в каталогизации личных вещей Исаака Башевиса Зингера, отправил ему верхний листок из пачки не использованной Зингером бумаги для пишущей машинки. Фоер связался с другими писателями и попросил их прислать ему чистые листы, на которых они собирались писать. Он получил страницы от Ричарда Пауэрса, Сьюзан Зонтаг, Пола Остера, Дэвида Фостера Уоллеса, Зэди Смит, Джона Апдайка, Джойс Кэрол Оутс и других. Ему даже удалось уговорить директора музея Фрейда в Лондоне передать ему верхний лист из пачки чистой бумаги со стола Фрейда. Это демонстрирует, как обыденные вещи (чистые листки!) могут стать ценными благодаря тому, что нам известно об их истории».
»
Бальзам на уши.
«...удовольствие от музыки в определенной степени основывается на других, эволю- ционно развившихся раньше участках мозга. В биологии новое всегда происходит из чего-то старого. Но говорить, что музыка есть адаптация — значит утверждать, что она существует потому, что предоставляла нашим предкам репродуктивное преимущество: гены тех, кто творил музыку и получал от нее удовольствие, распространялись лучше, чем тех, кто этого не делал. Главный сторонник этого подхода сейчас — психолог Дэниел Левитин. Он предполагает, что синхронные танцы и песни эволюционировали как элемент социальной адаптации.[...] Подход Левитина указывает на нечто важное и глубокое в удовольствии от музыки, нечто, упускаемое из виду многими учеными. Это важность движения. В большинстве языков есть слово, обозначающее разом и танец, и пение, и когда люди слушают музыку неподвижно, участки двигательной коры и мозжечка — части мозга, отвечающие за движение, — активизируются. Вот почему мы раскачиваемся под музыку — это импульс, перед которым ребенок не может устоять. [...] Есть данные, что если вы движетесь синхронно с другими людьми, то они вам больше нравятся, вы чувствуете связь с ними, вы щедрее к ним».
»
Перевернутая буква U.
«Большую часть времени бодрствования люди слушают музыку пассивно. Можно ожидать — это очень простая гипотеза, — что нам нравится скорее та музыка, которую мы слышим часто. Это вариант эффекта "привязанности к знакомому", знакомое — это хорошо. Проблема в том, что слишком знакомое приедается и становится неприятным. Правило удовольствия — это перевернутая буква U: когда вы что-то слышите впервые, оно с трудом поддается обработке и не доставляет удовольствия. По мере повторного воспроизведения мозгу становится легче обрабатывать музыку, и она становится приятной, а после она оказывается слишком простой, а значит, скучной и даже раздражающей. Мы можем относиться к какой-то пище сначала настороженно, потом есть ее часто и с удовольствием, но мало кому понравится есть одно и то же тысячу раз подряд. Что касается музыки, то пик перевернутой буквы U может "длиться" какое-то время, но любая песня станет невыносимой, если ее слушать достаточно часто. Эта кривая растягивается или сжимается в зависимости от сложности музыки. Сложная пьеса требует немало времени, чтобы понравиться, а потом немало времени, чтобы устать от нее, а песенка вроде "У Мэри был ягненок" пройдет по этой кривой гораздо быстрее».
»
Воображение.
«Главное занятие американцев на досуге — это приобретение впечатлений, которые, как мы знаем, не являются реальными. Когда у нас появляется возможность делать то, что хочется, мы обращаемся к воображению — к мирам, созданным другими, будь то книги, фильмы, видеоигры или телевидение (для среднего американца — более четырех часов в день), или к мирам, которые мы сами создаем, когда грезим и фантазируем. [...] Для животного это странный способ проводить время. Ведь мы добились бы большего, если бы занимались чем-нибудь более полезным с точки зрения адаптации: ели, пили, совокуплялись, завязывали отношения, строили жилища, учили детей. Вместо этого двухлетние дети изображают львов, аспиранты ночи напролет играют в видеоигры, молодые родители прячутся от своих отпрысков, чтобы почитать, а многие мужчины тратят на порнографию в Сети больше времени, чем уделяют его реальным женщинам. Один психолог формулирует эту загадку так: "Меня интересует, когда и почему люди могут предпочесть сериал ‘Друзья’ общению с настоящими друзьями". Один из ответов гласит: воображение приносит нам удовольствие, потому что оно "оккупирует" психические системы, развившиеся ради подлинного удовольствия. Нам нравятся воображаемые впечатления, потому что на некоем уровне мы не отличаем их от реальных».
»
Великие притворщики.
«Двухлетние дети изображают животных и самолеты и понимают, когда другие делают то же самое. Девочка видит своего отца, рычащего и крадущегося, как лев, и может убежать, однако она ведет себя не так, как если бы заподозрила в отце льва. Если бы она в самом деле так подумала, то перепугалась бы. Удовольствие, которое дети получают от такой деятельности, было бы невозможно объяснить, если бы они не обладали довольно тонким пониманием того, что игра — это не реальность. Насколько рано это понимание развивается — открытый вопрос, и на эту тему есть весьма любопытные экспериментальные исследования. Мне лично кажется, что даже у младенцев есть зачатки притворства, и это дано увидеть в обычной жизни. Вот как можно проводить время с годовалым ребенком: придвинуться к нему поближе и подождать, пока ребенок не схватит вас за очки, нос или за волосы. Как только контакт установлен, отдерните голову и зарычите в притворном гневе. В первый раз вы заметите некоторое удивление, может быть, беспокойство, чуточку страха; примите прежнюю позу и ждите, пока ребенок не начнет снова. А он начнет, и тогда снова изобразите удивление. Многие дети находят это уморительным. (Можно вместо этого побороться за ключи.) Но чтобы это сработало, ребенок должен понимать, что вы не разозлились, он должен знать, что вы притворяетесь».
»
Метарепрезентация.
«Держать нечто в голове, рассуждать об этом, эмоционально реагировать, зная, что это нечто — ненастоящее, требует особого умения. Его наличие свидетельствует о способности оперировать метарепрезентациями — представлениями о представлениях. [...] Метарепрезентация — это центральный феномен воображаемого удовольствия. Мы смотрим пьесу и знаем, что Иокаста — мать Эдипа, но история эта хороша для нас постольку, поскольку мы знаем и о том, что Иокаста и Эдип этого не знают».
»
Готовьтесь к худшему.
«Во многом наши игры происходят у нас в голове, и это помогает осмыслить наше стремление к вызывающему отвращение вымыслу. Подобно тому, как игровая схватка предполагает помещение ее участника в ситуацию, опасную в реальном мире, наши игры с воображением часто заводят нас в ситуации, включающие элементы неприятные, а иногда и ужасные — если бы они имели место в действительности. Стивен Кинг утверждает: мы выдумываем ужасы, чтобы помочь себе разобраться с реальными ужасами. Это "способ, помогающий практическому уму справиться с жуткими проблемами". Таким образом, нас притягивают худшие повороты событий. Детали не так уж важны. Мы любим фильмы о зомби не потому, что готовимся к восстанию зомби. И нам нет нужды планировать что-либо на тот случай, если мы случайно убьем отца или женимся на матери. Но даже такие экзотические ситуации — полезная практика на случай чего-либо ужасного, психологическая тренировка на тот случай, если мир превратится в ад. С этой точки зрения не сами зомби делают увлекательными фильмы о зомби. Просто тема зомби — это ловкий способ рассказать историю о нападении незнакомцев и предательстве со стороны тех, кого мы любим. Вот что нас привлекает, а поедание мозгов — лишь бонус».
»
Представьте себе.
«Способность мыслить о несуществующих мирах — полезная вещь. Она позволяет вдумчиво оценивать альтернативные варианты будущего — незаменимая вещь при планировании наших поступков. Она позволяет видеть мир таким, каким его видят другие (даже если мы знаем, что они неправы) — важнейшее подспорье в обучении, лжи и соблазнении. И в сочетании с эссенциализмом она приводит нас к удовольствиям, занимающим главное место в современной жизни.
Прежде всего, она делает возможными художественные произведения и изобразительное искусство. Очевидно, что творцу таких произведений нужна сила воображения, но она необходима и аудитории. Удовольствие от вымысла недоступно, если вы не располагаете силой воображения, позволяющей создать альтернативную реальность. А удовольствие от изобразительного искусства часто связано с наличием пространства для интерпретации — обоснованных предположений о том, что происходило во время творческого процесса. Эстетическое наслаждение в определенной мере представляет собой процесс обратного проектирования, только вместо того чтобы физически разбирать объект, чтобы понять, как он сделан, вы делаете это в уме. Не имея воображения, вы получите удовольствие от красивых пятен краски на холсте, но никогда не насладитесь искусством так же, как нормальные люди».
»