Время в контексте социокультурных изменений

Конструирование социального времени в той или иной социокультурной среде напрямую зависит от специфики ее организации и процессов, которые в ней протекают. Представления о времени, его природе, сущности не являются универсальными и неизменными для человечества или культурно опосредованными, они изменяются вместе с системой жизнеобеспечения общества. В ходе этой трансформации новые представления о времени не полностью замещают предыдущие, новые и старые представления могут сосуществовать, разграничивая сферы применения [1, с. 157–160]. Субъективное переживание времени предполагает его осмысление на базе языковых категорий и образов, имеющих социальное происхождение, а на уровне межличностного времени существует принятие норм, регулирующих длительность, последовательность и темп взаимодействия, использование дискурсивных стратегий, сближающих собеседников во времени [2, c. 12–21].

Применяя категорию «социальное время» для проведения исследований в родной социокультурной среде (изучая социальную память, процессы идентификации, межличностное взаимодействие), европейской социолог часто поддается искушению и использует метафору «линейности», «стрелы времени». Например, культурные образы «других», актуализируемые при формировании идентичности индивида, представляются в виде вектора, направленного от прошлого к будущему: последовательно сменяются «предшественники», «современники с компаньонами» и «последователи». Часы появились в ответ на необходимость синхронизации больших групп людей. Прагматичная необходимость в подобной технологии прослеживалась во многих сферах хозяйственной деятельности. Доступный и компактный часовой механизм, позволяющий ориентироваться на точные стандартизированные абстрактные единицы времени, — одна из форм для обеспечения единства любой расширенной социальной общности, синхронизации деятельности больших групп. Многие исследователи выводят часы на первое место перед печатным прессом по очередности их влияния на механизацию общества [3, с. 166]. В XX в. у часов появились такие мощные союзники как государственное телевидение, поезда, телефон, благодаря которым стали актуальны «одновременность» отдаленных в физическом пространстве акторов и доведение синхронных действий до автоматизма. Так продолжалось до появления многоканального телевидения и скоростных поездов — они произвели обратный эффект [4, с. 56–58], о чем будет еще сказано ниже. Данная модель очень устойчива и институционально закреплена во многих сферах жизнедеятельности современного человека: расписания, графики, режимы работы государственных учреждений. Контракт с часами. уже не разорвать, даже если он совершает над индивидом определенное «насилие», когда деятельность не вписывается в жесткие абстрактные рамки.

Прочно укоренившаяся привычная стрела времени во многом определяет восприятие социальной реальности индивидом, хотя социокультурные трансформации в современном мире привели к появлению принципиально новых видов времени, которые, тем не менее, все еще осмысляются в категориях линейности. Неудивительно, что все чаще у нас «нет времени» в привычном понимании. Востребованность различных курсов и брошюр по «тайм-менеджменту» хорошо иллюстрирует то, насколько остро ощущается горожанином «отсутствие» привычного для тех или иных социокультурных сред времени и как неэффективны попытки «распределить» его в линейной логике.

Какова же природа социального времени сегодня?

Специфика мобильности в современном мире предполагает «не сколько пространственные перемещения, сколько смещение фокуса восприятия и интерпретации различных социокультурных феноменов и процессов вне зависимости от места нахождения актора» [5, с. 143]. Это предполагает не только совмещение различных стратегий распределения времени, но и возможность перехода между различными по своим социальным и культурным характеристикам видами социального времени при структурировании деятельности отдельных акторов. Это делает возможным — на уровне межличностного взаимодействия — совмещение различных режимов времени, обладающих разнообразными потенциалами по преобразованию физического и социального мира [6, с. 33–35]. Линейное время преобразуется в порожденные информационными технологиями модели «быстрого» [7] или «мгновенного» времени, которое в свою очередь соседствует с социокультурными средами, где господствует событийное время, детально описанное антропологами при изучении традиционных обществ [7–9].
Одной из основных характеристик социального времени является представление о прошлом и будущем как о событиях, связанных с личным «Я» [10]. Социальное планирование времени позволяет индивиду в каждой конкретной ситуации взаимодействия актуализировать и переосмыслять свою связность с «другими» в терминах одновременности, своевременности, преемственности действий. Логика линейности представляет социальное время с позиций хронологической преемственности. Прошлое — прошедшее социальное время с неизменным социальным пространством. Опыт предшественников влияет на последователей, не наоборот. Настоящее — процесс воздействия на социальное пространство, формируемое во взаимодействии индивида с «компаньонами», хотя бы частично включенными в биографию друг друга, и «современниками», с которыми индивида объединяет набор культурных предположений и ориентации на тип поведения друг друга [11, с. 419–421]. «Будущее — предполагаемое воздействие на социальное пространство, обусловленное прошедшим и существующим социальным временем» [10, с. 137–140].

Сегодня во многих областях социальное время трансформируется за счет того, что связь личного времени индивида и динамики социальных общностей растворяется в анонимности, стандартизации и взаимозаменяемости. Парадоксально, но линейность была разрушена за счет тенденции к ускорению и детализации, заложенной «эпохой часов». Быстрая доступность удаленных объектов, возможность выбора, совмещения нескольких видов деятельности и время межличностного взаимодействия становится более абстрактным, теряет привязку к пространству, к действиям людей [12, с. 17–21]. По словам Т. Х. Эриксена, «когда (линейное) время дробится на краткие интервалы, оно в конце концов перестает существовать... Перестает существовать как длительность, но продолжает существовать в качестве момента, который постепенно поглощается другим моментом» [4, с. 150].

В статье 2004 г. «Пять прогнозов и множество оговорок» З. Бауман высказывает опасения: «это культура, которая сокращает общение с вечностью до мига экстатического переживания, а все, что сократить не удается, выводит из поля зрения и мысли. Которая превращает сартровский projet de la vie в гору щебня — обрывочные эпизоды, и обоснование для каждого из них требуется искать не в прошлом или будущем, а лишь в способности наслаждаться. Которая смеется над «далекими» целями, рекомендует остерегаться всего постоянного и запрещает заботиться о продлении настоящего. Которая отказывается от факела пламенеющей страсти ради тлеющей кучки мусора. Которая побуждает брать, не задумываясь, и бросать, не печалясь. Которая оценивает интеллект не способностью долго помнить, а умением быстро забывать; отдает предпочтение не накоплению, а потоку знаний; не приобретению навыков, привычек, привязанностей и убеждений, а скорейшему избавлению от них. В такой культуре нет места "вечным ценностям" или "ценности того, что вечно"» [13].

Связь с прошлым и предшественниками девальвируется. Во-первых, из-за доступности альтернативных интерпретаций истории и постоянной реконфигурации паттернов своей культурной принадлежности. Во-вторых, динамичные изменения сферы повседневности, сферы труда обесценивают межпоколенную приемственность на межличностном уровне. Конструирование образа «прошлого» и «своей традиции». утрачивает четкую привязку к пространственным контекстам. Формируется «память-фикция», подпитываемая глобальными символическими потоками и формируемая за счет увлечения и ориентации на экзотические или отдаленные во времени общества [14].

Тот же разрыв мы наблюдаем с современниками. Мгновенность как метафора времени предполагает два сюжета. Во-первых, «быстрое» или «мгновенное» время производит «эффект коллажа», который заключается в том, что события группируются по какой-то одной характеристике, допустим, по признаку новизны, и деконтекстуализируются, то есть остальные характеристики не рассматриваются или интерпретируются в ином культурном контексте. Во-вторых, происходит «внедрение далеких событий в повседневное сознание» — это характерно для ситуации абстрагированного от контекста изложения фактов, а также путанного в темпоральном и пространственном плане воспроизведения новостей из разных мест, когда зритель ощущает себя одномоментно свидетелем многих событий [15, с. 184–185]. Поэтому представление индивида о современниках сегодня фрагментировано. Также увеличение «разнообразия типов времени у различных людей если не в пределах суточного ритма, то на больших промежутках времени» [15, с. 186] служит основанием для десинхронизации пространственно-временных траекторий индивидов.

Образ будущего становится еще более размытым. Индивид не видит того, что может подлежать сохранению и передаче последователям. Противоречивые «крайние сроки», которые предъявляют индивиду «значимые другие» (намеченные на определенный возраст вехи — создание семьи, получение должности, приобретение квартиры и т. п.), не создают ощущение целостной стратегии, интегрального чувства времени, а напротив, заставляют находиться в постоянном напряжении. «Вневременные», «виртуальные», «мгновенные» модели времени характеризуются непредсказуемостью изменений и квантовой одновременностью событий. Динамичность современных процессов создает ощущение, что «завтра» уже устарело. Не опираясь на опыт прошлого, не успевая проживать настоящее и слабо представляя, кто и как будет жить после, индивид парит в некоем безвоздушном пространстве «здесь и сейчас». Превалирование моделей мгновенного времени формирует особый тип личности, который требует комплексного изучения. Важная характеристика личного социального времени, в данном случае, — фрагментарность. Именно фрагментарность замещает целостное медленное время, в том числе и в тех сферах, где мгновенное время разрушительно [6].

При всей значимости энергосберегающих ресурсов люди испытывают недостаток именно в медленном линейном и событийном времени. Одним из решений последней проблемы становится приобретение индивидом навыков контроля потока информации и выстраивания достаточно жестких границ личного пространства. Другой, не исключающий первого, способ ограничения сфер распространения «быстрого времени» — снижение скорости жизни. Не делать быстро то, что требует неспешности. Общение с близкими и друзьями, написание научной статьи — пример тех сфер деятельности, где необходима неспешность.

Событийное время, как ни странно, тоже находит новое место в современном мире. Это вид социального времени, полностью ориентированный сегодня на уникальность частного опыта. Модели событийного времени транслируются и реинтерпретируются в городской среде в рамках диаспоры, семьи, сферы малого бизнеса; особую роль играет опыт мигрантов из тех уголков мира, где особую ценность представляет сообщество. Создаются новые целостности: к ним можно отнести различные местные сообщества, а также общности, не предполагающие географической близости, такие как этнические сообщества, путешественники, группы по интересам, образующиеся на основе общего предпочтения типа питания, спорта, альтернативной медицины и др. [15]. Реализация событийных моделей не предусматривает вопрос «когда?». Событийное время неисчислимо — оно проживаемо. Одной из важнейших характеристик становится то, что время определенной вехи в жизни индивида переживается и осмысливается как одновременное с аналогичными событиями в прошлом и будущем. Деды и внуки становятся современниками, проходя свой свадебный обряд. Встреча гостя задает особое качество времени, и это не зависит от положения стрелок. Отличительная черта для социокультурных сред с подобными характеристиками времени — высокая контекстуализированность [7] взаимодействий, так как индивиды располагают большим массивом информации, основанной на длительном опыте межличностного общения в конкретной среде.

К культурным паттернам линейной модели времени можно отнести: планирование действий, соотнесение их с расписанием, санкции по отношению к тем, кто не вписывается в установленные временные рамки.

Событийное время выражается в таких предложениях как, например, «выполнение этого займет года». Чтобы понять значение слова «год», нужно иметь представление о ситуации, человеке, который данную реплику произнес, контексте действия. Это может быть вопрос нескольких минут, часов, секунд и даже, на самом деле, годов. Паттернами событийного времени в контексте современного мира являются его насыщенность, безотлагательность, ориентация на личные отношения и разнообразие. Следует отметить, что эти паттерны латентны и присутствуют везде и постоянно. Насыщенность действиями предполагает, что их характер определяет границы определенного временного промежутка. Безотлагательность хорошо иллюстрируется народной мудростью «тише едешь — дальше будешь», то есть, чем больше индивид спешит — тем менее принадлежит ему время и тем меньше оно подходит для действия.

Множественность времени диктует разнообразие человеческой деятельности. Этот момент раскрывается при помощи двух видов активностей: первый направлен на сбережение времени, минимизацию его затрат, а второй предполагает деятельность, ключевой характеристикой которой становится неспешность, основательность, а время, скорость, пунктуальность не играют решающей роли [7].

Смещение границ различных видов времени относительно друг друга приводит к тому, что несколько видов времени могут накладываться или же вытеснять друг друга, образуя импульс к постоянному отслоению и вытеснению различных социальных форм из локусов, где они были закреплены — все это в конечном итоге сказывается на результативности действий. Несмотря на высокую загруженность индивида в режиме быстрого времени, он вынужден искать занятия, которые помогают уйти от однообразия. Это часто провоцирует перенесение модели быстрого времени на сферы, которые требуют неспешности.

Формы межличностного взаимодействия связаны со структурой социального времени. Оно формируется при условии подобия, сходства индивидуальных временных стратегий. В этом случае время представляется как совокупность уникальных и неповторимых элементов мозаики. Взаимность перспектив, которую обеспечивает схожий культурный опыт, позволяет говорить о том, что фрагментарность — это метафора, лучшим образом описывающая социальное время в современном мире. Социальная дезориентация и культурные разрывы возникают вследствие этого даже в устойчивых средах.

---

1. Ярская В. Н. Развитие понятия времени // Вопросы философии. 1981. № 3. С. 157–160.
2. Нестик Т. А. Социальное конструирование времени // Социологические исследования. 2003. № 8. С. 12–21.
3. Маклюэн М. Понимание медиа. М.: Кучково поле, 2011. 464 с.
4. Эриксен Т. Х. Тирания момента. М.: Весь мир, 2003. 208 с.
5. Куропятник М. С. Идентичность в контексте мобильности // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 12. 2014. Вып. 1. С. 143–148.
6. Eriksen T. H. Globalization: The Key Concepts. London: Bloomsbury, 2013. 176 c.
7. Hall E. The Silent language. New York: Doubleday, 1959. 240 p.
8. Уорф Б. Л. Отношение норм поведения к мышлению и языку // Новое в лингвистике. Вып. 1. М.: Иностранная литература, 1960. С. 135–198.
9. Эванс-Причард Э. Э. Нуэры: Описание способов жизнеобеспечения и политических институтов одного из нилотских народов. М.: Наука, 1985. 243 c.
10. Рекорд И. Г. Социальное время. Заметки об онтологии // Социологические исследования. 2006. № 7. С. 137–140.
11. Гирц К. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004. 560 с.
12. Giddens A. The consequences of modernity. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. 186 p.
13. Бауман З. Пять прогнозов и множество оговорок.
14. Auge M. Non-places. An introduction to supermodernity. London: Verso, 2008. 99 p.
15. Урри Дж. Социология за пределами обществ: виды мобильности для XXI столетия. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. 336 с.


Источник: Вестник С УДК 316.733 ПбГУ. Сер. 12. 2015. Вып. 1.