О Маркузе, капитализме и мимесисе...

Проект Маркузе — это теория о возможности преодоления господства капиталистической рациональности за счет освобождения эротического потенциала индивида, которая ложится в основу формирования концепции о не репрессивном типе культуры. Понятие технической рациональности является ключевым в рассуждениях Маркузе. Его анализ позволяет связать процесс капитализации всех сфер общественной жизни с развитием техники, получившим реализацию в рамках индустриального производства. С первых строк своей работы «Одномерный человек» Маркузе выдвигает тезис о том, что современное общество мыслится как воплощение Разума, рациональности, в то время как в качестве целого общество есть воплощение иррациональности¹. Иррациональность общества как такового заключается в том, что его бешеная производительность держится на насилии, благополучие на постоянной угрозе войны, отдых на продолжении труда и т. п. Подобное положение дел свидетельствует о том, что техническая рациональность воплощает в себе функцию контроля.
Классические психоаналитические понятия, такие как принцип реальности и принцип удовольствия, получают новое осмысление в теории Маркузе через проблематизацию принципа производительности, определяемый как «специфический, принцип реальности, который направляет прогресс западной цивилизации»². В концепции Маркузе принцип производительности рассматривается как специфическая историческая форма принципа реальности, связанная с развитием капитализма. Сущность принципа производительности заключается в том, что он воплощает рациональное принуждение к труду. В связи с этим принцип производительности входит в противоречие с принципом удовольствия и является источником формирования репрессированной сексуальности. Это означает, что принцип производительности заступает на место принципа удовольствия, тем самым способствует тому, что эротический потенциал индивида трансформируется в сексуальность, которая становится управляем удовольствием. Так, «ложные потребности, которые навязываются влечениям³ принципом реальности, во многом были определены господством и отчуждением, коренящимися в преобладающей социальной организации труда»⁴. Управляемое удовольствие объясняется тем, что на смену естественным объектам эротического влечения приходят новые, искусственно созданные, потребности, которые начинают формировать либидинальную жизнь субъекта. Сексуальность фетишизируется и оказывается напрямую связана с вещами, предметами, товарами, обладание которыми начинает приносить удовольствие. Сексуальность начинает зависеть от потребления товаров и услуг, что и знаменует собой процесс капитализации либидо. Помимо вторжения в любовную, эротическую жизнь субъекта и перекраивания ее под капиталистические стандарты, логика потребления изменяет и социальную стратификацию общества. Потребление оказывается условием иллюзорного равенства людей, которое в какой-то мере способствует тому, что классовые границы оказываются размыты, а это в свою очередь способствует формированию нового типа «капитализма без классовой борьбы»⁵. Так, «если рабочий и его босс наслаждаются одной и той же телепрограммой и посещают одни и те же курорты, если макияж секретарши не менее эффектен, чем у дочери ее начальника, если негр водит „кадиллак“ и все они читают одни и те же газеты, то это уподобление указывает не на исчезновение классов, а на степень усвоения основным населением тех потребностей и способов их удовлетворения, которые служат сохранению Истеблишмента»⁶. В обществе благосостояния, как его характеризует Маркузе, где средний уровень заработка рабочих достаточно повысился, и логика потребления взяла верх над способностью мыслить, оппозиция, как критика и практика по деконструкции капитализма, оказывается сведена к минимуму. Капитализм блокирует любые потенции к реализации революционной силы за счет «уравнивания» людей в роли потребителей.
Индустриальная культура формирует одномерного человека, являясь условием формирования одномерного мышления, которое можно назвать капиталистическим. Одномерность мышления индустриального человека находит воплощение в языке, который утрачивает свое историческое измерение, историческую память, и оказывается воплощением функции контроля. Язык в системе капитализма политизируется и служит пропагандистским целям, он уже больше не представляет собой связку означаемого с означающим, а скорее несет в себе коннотации образа. Коммерциализированные образы символизируют единство политики, бизнеса и развлечений в капиталистическом мире. Что еще более важно, культура потребления, досуга, прогресса выполняет терапевтическую роль в отношении индивидов, помогая им адаптироваться и наиболее эффективно встроиться в капиталистический процесс, начать получать «удовольствие» от включенности в производство во всех его проявлениях. Так, человек объективируется не только в трудовом процессе, но и на уровне повседневности наблюдается тенденция подчинения его жизненного уклада принципу производительности. В условиях капитализма человеческий отдых и досуг оказываются частью капиталистического воспроизводства. Как отмечает Джеймисон, «развлекательные и нарративные процессы коммерческого телевидения <...> овеществляются и првращаются во множество предметов потребления: начиная ссамого нарратива с его почти стереотипными и жесткими временными сегментами и перерывами — и заканчивая тем, что происходит в кадре с пространством, сюжетом, персонажами, модной одеждой и многим другим...»⁷. Так, телешоу, сериалы, психотерапия, шопинг, интернет, социальные сети, компьютерные игры, посещение кафе и т. п. являются единственной возможностью «отключится» от капиталистической «реальности». Подобная ситуация свидетельствует о том, что человек совершенно утрачивает возможность иметь в своем распоряжении свободное время. Посредством вторжения капиталистической логики во все сферы культурной жизни общества формируется «технологическое сообщество управляемого населения»⁸.

В индустриальном обществе, как утверждает Маркузе, мы не являемся свидетелями перехода «высокой культуры» в массовую, а скорее происходит более радикальный процесс, когда капиталистическая действительность сама опровергает культуру. Высокая культура была творцом нового измерения реальности, но в связи с технизацией процесса производства и развитием капиталистической рациональности, происходит утрата того трансцендентного измерения, которое она ранее обеспечивала. За счет того, что культурные ценности оказываются встроены в процесс массового производства и действующие социальные институты, они начинают быть силой управления сознанием людей. Культурная индустрия создает новую материальность, которая воплощает в себе идеалы, нужные власти.
Это означает, что общей тенденцией в развитии общества становится уменьшение проявления эротической энергии и увеличение проявления сексуальной энергии, но уже всегда в качестве репрессированной. Управляемая десублимация полностью деконструирует человеческую способность к трансцендированию, формируя субъектов, живущих в иллюзии счастливого сознания.

Важным моментом в рассуждениях Маркузе является положение о том, что капитализм подчиняет себе измерения пространства и времени. Капитализм осуществляет процесс деэротизации пространства и времени. Капиталистическое отчуждение трактуется Маркузе как механизм подавления либидо за счет процесса капитализации времени. В силу того, что человек в ходе процесса производства отчуждается от продукта труда, от средств производства и от самого себя, время работы перестает быть связано с возможностью получения удовольствия. Так как человек в условиях капитализма не может достигать удовольствия в трудовой деятельности, то для удовольствий у него должно оставаться время, которое, однако, оказывается поглощено необходимостью исполнения семейных обязанностей и участием в «регулируемых» развлечениях. Из чего становится ясно, что и время досуга оказывается лишено удовольствия. Основным результатом экспансии капиталистических отношений в человеческую жизнь является процесс деэротизации/капитализации времени, а это означает, что у человека не остается времени для получения удовольствия. При этом капитализация времени приводит к тому, что в человеке подавляются любые проявления эротического чувства за счет вторжения в его жизнь репрессивной сексуальности. Подобного рода сексуальность определяется как энергия, интегрированная в трудовой процесс, которая оказывается направлена на осуществление социально-полезной деятельности. Иначе говоря, эротическое измерение человеческого существования переводится в разряд осуществления функции управляемой сексуальности. Становится очевидно, что сексуальность, интегрированная в трудовой процесс, капитализируется, а экономика обретает черты либидинальной экономики, подчиненной законам производства. Буквально ритм производства задает тон импульсам души и подчиняет человека целиком. Появляется феномен бессознательного технологического автоматизма труда, когда сам труд становится и объектом, и субъектом производства. В капиталистическом обществе происходит овеществление энергии человеческого труда, т. е. происходит обратный процесс перехода от количества к качеству труда⁹. Для Маркса как раз автоматизация труда и овеществление энергии должны были разорвать связь человека и машины, тем самым создать условия для освобождения труда и открыть возможности для самореализации человека. Однако, как полагает Маркузе, репрессивная включенность человека в механизированный процесс производства, не позволяет осуществиться революционизированной функции автоматизации. В этих рассуждениях видна параллель между учением Лукача и теорией Маркузе: оба мыслителя связывают феномен овеществления с процессом капитализации времени. Маркузе делает акцент на том, что капиталистические законы, не столько способствуют объективации категории времени (как отмечено в концепции Лукача), сколько ложатся в основу процесса сексуализации времени. По сути, капитализм отнимает у человека возможность переживания удовольствия во времени, превращая его жизнь в ритуальное, регламентированное исполнение сексуальных функций в рамках распорядка. Подобный процесс имеет отношение и к изменению способа функционирования пространства. Урбанистическая архитектура, пришедшая на смену пейзажу, трактуется Маркузе как воплощение процесса деэротизации пространства. Пространство оказывается отчуждено от человека как некая декорация, формирующая определенную оптику восприятия мира, диктуя маршруты перемещений, воспроизводя капиталистический ритм города. Супермаркеты, аптеки, кинотеатры, бизнес-центры, рекламные растяжки, банки, метро, такси, кафе, рестораны и т. п. — все эти объекта расположены так, чтобы экономить наше время и обеспечить максимальную скорость принятия потребительских решений.
Капитализм формирует ситуацию управляемого взгляда, опосредованного взглядом Другого (Капитала). В этом отношении снова появляется идея о том, что капитализм подчиняет своей логики две важнейшие антропологические категории — это пространство и время, тем самым создает мистифицированную/иррациональную реальность, в которой человеку отводится чисто инструментальная функция. При этом капитализм производит определенную альтернативную знаковую реальность, которая выдает себя за единственно возможную и естественную фактическую реальность. Как уже отмечалось, капитализм выступает в качестве тотального дискурса, который держится на перманентной риторической активности, как способе вовлечения человека в свою структуру. Капитализм создает нарративы, которые пленяют, соблазняют и закрепощают индивида, при этом создавая иллюзию комфорта и свободы выбора.

Как отмечалось выше, по мнению Маркузе, основным моментом в экспансии капиталистической логики в культуру и антропологию является формирование операционального способа мышления, который связан с определенным способом функционирования языка. В условиях капитализма имеет место быть всеохватывающий процесс языкового контроля, он заключается в том, что структура языковых форм работает на ограничение рефлексии. В силу того, что язык начинает нести в себе магически-ритуальный¹⁰ характер c преобладающей функцией приказа, которому необходимо подчиняться, то сфера культуры, труда, досуга начинает функционировать как постоянно транслируемый экзистенциальный императив. Такой способ функционирования языка является одним из проявлений капиталистической рациональности, которая характеризуется тем, что происходит отделение языковой формы от содержания понятия. Докапиталистический тип рациональности оперирует транзитивными понятиями, которые имеют отнесенность к исторической целостности, а не только описывают частные факты. Транзитивные понятия обладают трансцендентными свойствами по отношению к операциональному контексту, что позволяет им воплощать в себе знания о действительности. Понятия капиталистической рациональности не отягощены рефлексивным избытком и являются источником знаний, которые описывают ложную действительность¹¹. Именно данный тип понятий служит терапии общества и создает пропагандистский язык. Такая ситуация исключает зарождение спекулятивного типа мышления, способного к критике ложной фактичности, которая могла бы послужить причиной приостановки производства привычных режимов социальности и власти. «Таким образом, методический перевод всеобщих понятий в операциональные оборачивается репрессивным сворачиванием мышления»¹². Операциональный способ мышления характеризуется Маркузе как одномерное мышление, мы называем это явление капиталистической рациональностью. Капиталистическая рациональность производит тоталитарный универсум, где происходит процесс становления логики господства, нашедшей воплощение в демократической риторике политических институтов.
Одновременно суть демократической риторики заключается в том, что она производит фигуру врага/другого/чужого/террориста, против которого необходимо осуществлять борьбу, тем самым создаются условия для легитимации государственного насилия, ужесточения законодательства и усиления полицейского контроля¹³. 

По сути, большинство демократий основываются на установлении негласного чрезвычайного положения, которое «можно определить как режим узаконенной гражданской войны, <...> сделавший возможным уничтожение не только политических соперников, но и целых категорий граждан, которых по каким-либо причинам представлялось невозможным интегрировать в политическую систему»¹⁴. По мнению Маркузе, государство благосостояния является воплощением парадоксального соединения элементов капитализма и коммунизма, выраженных в провозглашении свободы и счастья, за которыми скрывается производство практик насилия. Риторика демократических режимов осуществляет установление мистифицирующей власти над обществом. В этом отношении «миф демократии» в условиях современности, поддерживающийся идеологической функцией языка, в какой-то степени является одним из проявлений капиталистической «рациональности», которая ранее обнаружила себя в политике национал-социализма. Как полагает Маркузе, идеи фашизма и национал-социализма явились результатом установления тотальной мистифицирующей власти языка над обществом. «Разумеется, мифология, в собственном смысле слова, — это примитивное и неразвитое мышление, и цивилизационный процесс разрушает миф (что почти входит в определение прогресса). Но он так же способен возвратить рациональное мышление в мифологическое состояние. В последнем случае теории, которые определяют и проектируют исторические возможности, могут стать иррациональными, поскольку они противоречат рациональности устоявшегося универсума дискурса и поведения»¹⁵. Так, Лаку-Лабарт отмечает, что «миф — это фикция в самом сильном смысле этого слова <...> миф, стало быть, фикционирует, т. е. предлагает, а то и навязывает модели или типы <...>, имитируя которые индивид <...> или даже целый народ может уловить себя как такового и себя идентифицировать»¹⁶. В этом отношении, как видно, в самом центре капиталистической рациональности находится миф, который непосредственным образом связан с миметизмом или мимесисом, который и позволяет идентификации состояться¹⁷. Как пишет Маркузе, капиталистические законы получают широкое распространение в общественной, культурной и психической жизни общества в результате мимесиса. Маркузе определяет мимесис как процесс идентификации индивида с капиталистическим обществом в качестве целого.
Изначально, понятие мимесис появляется еще в греческой традиции и связывается с искусством. «„Мимесис“ — аристотелевский термин, который переводят как „подражание“ или „изображение“ <...> но и как правдоподобие, вымысел, иллюзия или даже „ложь“ <...>»¹⁸. Понятие мимесис вбирает в себя порой даже противоположные смыслы: «У Платона в „Государстве“ мимесис расценивается как субверсивное явление, он подвергает опасности социальные узы, и поэты должны быть изгнаны из Города в силу их вредного влияния на воспитание стражей. На другом же полюсе, у Барта, мимесис расценивается как явление репрессивное, он укрепляет социальные узы, так как действует заодно с идеологией (доксой) и служит ее орудием»¹⁹. Понятие мимесис Маркузе заимствует из эстетической теории и понимает его как репрессивный механизм, который через операцию уподобления «подстраивает» общественную жизнь под идеологический формат. Традиционно, в литературном и философском контекстах, мимесис связывается с рациональностью и связь эта носит диалектический характер: «мимесис образует с рацио диалектическую пару: разум становится миметичным, мимесис же получает способность к рефлексии и отрицанию»²⁰. Так, связь мимесиса с рациональностью несет в себе двойственный характер, с одной стороны, их союз чреват тотальной репрессией, а с другой, он субверсивен в силу того, что мимесис способен выявить иррациональную сторону капиталистической рациональности: «<...> миметическое искусство возможно внутри рациональности и пользуется ее средствами, является реакцией на дурную иррациональность рационального мира, полностью управляемого и подчиненного структурам власти»²¹. В случае мимесиса-репрессии, мимесис выступает заодно с Просвещением и представляет собой «обман масс»²². В случае мимесиса-субверсии, мимесис выступает совместно с искусством и позволяет совершить подрыв системы контроля и управления. Для нас же остается вопросом, является ли мимесис в условиях господства капитализма всегда и только репрессивным, как это утверждает Маркузе? Как нам представляется, само определение мимесиса, которое дает мыслитель, содержит в себе повод для субверсивного толкования данного понятия: «мимесис <...> непосредственная идентификация индивида со своим обществом, а через это последнее с обществом как целым (курсив мой. — Н. Е.)»²³. Если, следуя за Маркузе, понимать мимесис как способность уподобиться обществу в качестве целого, то не является ли это предпосылкой для занятия той самой особенной позиции («точка зрения тотальности», согласно Лукачу), откуда появляется возможность увидеть иррациональный характер капиталистической рациональности? Мимесис в данном случае может быть понят не столько как удвоение реальности, а как разрыв²⁴. В результате такой трактовки мимесис связывается с понятиями «mythos (история или интрига), dianoia (мысль, интенция или тема) и anagnorisis (узнавание)»²⁵. Раскрытие сущности мимесиса через эти понятия позволяет по-другому взглянуть на ту функцию, которую он осуществляет в обществе. Как отмечает Фрай²⁶ вслед за Аристотелем, mythos понимается как временная последовательность событий, определенная интрига разворачивания нарратива. Dianoia — это интерпретация, предлагаемая читателю, определенная тематизация повествования. Anagnosis представляет собой узнавание в качестве перехода от ситуации незнания к знанию (подобно Эдипу, узнавшему, что убил своего отца и вступил в интимные отношения с матерью)²⁷. Понимание мимесиса, связанное с тремя данными понятиями, в соединении с тем определением, которое дает ему Маркузе, позволяет представить его в качестве субверсивного механизма, осуществляющего работу внутри дискурса капитализма. Так, мимесис можно толковать как узнавание, связанное с нарративной интригой повествования о капитализме, когда индивид предстает как читатель дискурса капитализма, способный увидеть целостность его нарратива, т. е. ухватить его от начала и до конца, тем самым раскрыть его иррациональную сущность. Причем важным является то, что мимесис, как познавательный акт, связан с выстраиванием новой темпоральности. Мимесис как познание, осуществляющееся в ситуации разрыва, позволяет выйти из ловушки времени, прошитого логикой капитализма, и выстроить новый тип темпоральности.
Этот тот момент Augenblick (кульминационный момент), когда у индивида появляется возможность вырваться из ловушки капиталистического времени: «узнавание превращает линейно-темпоральный ход чтения в постижение объединяющей формы и единовременного знания»²⁸. Мимесис, как определенный способ переживания временного опыта, альтернативного капиталистическому восприятию времени, является предпосылкой для выявления иррациональности капитализма и служит источником выстраивания «человеческого времени», которое не подчиняется диктату капитализма. В этом отношении мимесис представляет собой субверсивную силу, которая открывает возможность для формирования новой темпоральности, позволяющей открыть истину о тотальном характере капиталистического дискурса.

Представленное толкование мимесиса позволяет связать его с концепцией метаязыка, которую разрабатывает Маркузе. Мыслитель выдвигает идею о том, что освободиться от мистифицирующей власти языка, прошитого логикой капитализма, можно с помощью развития и формирования метаязыка. Автор полагает, что метаязык имеет возможность обозначить, указать и назвать те процессы, которые способствовали тотализации капиталистического дискурса, т. е. способствовали его смыканию. Более того метаязык способен деконструировать тотальность дискурса капитализма, что, на наш взгляд, представляется возможным благодаря работе мимесиса. Метаязык, о котором пишет Маркузе, связан с возможностью выстраивания нового типа нарратива о капитализме с учетом его рационального и иррационального моментов. При этом подлинная политическая необходимость метаязка состоит в том, чтобы обнаружить мистифицирующий характер таких понятий, как нация, класс, гендер, конституция, государство, корпорация, партия, церковь, закон, администрация, бюрократия, демократия и т. п. Эти и многие другие понятия, не совпадающие ни с одной конкретной данностью, есть не что иное, как выражение различных степеней овеществления. Эти мистифицирующие понятия и организуют общество как разобщенное целое, т. е. создают идеологию, которая держится на иррационализме. Так, одномерность идеологического дискурса капитализма может быть обнаружена благодаря мимесису, который открывает возможность для Augenblick или занятия «точки зрения тотальности», деконструирована благодаря формированию метаязыка, и окончательно изгнана силами «либидинозной рациональности»²⁹. Как пишет Маркузе, рациональность, основанная на освобожденной эротической энергии, способна разрушить примат капиталистической рациональности через трансформацию репрессированной сексуальности в эротические отношения в качестве основы для формирования нового типа социальных связей и контактов. Либидинозная рациональность, по мысли Маркузе, может найти воплощение в научном проекте, который предварительно должен быть очищен от позитивистской (капиталистической) идеологии. В этом отношении Маркузе полагается на возможность обнаружить в современной ему науке метафизическую трансценденцию в качестве предпосылки для развития эмансипационного потенциала научного проекта, который призван произвести умиротворение человека и природы. Первым шагом к избавлению от капиталистической рациональности является необходимость освободится от частных интересов и ложных потребностей, вмененных человеку индустриальным обществом. Новый тип Разума, как называет его Маркузе, должен воплощать рациональное предприятие человека как человечества, он призван служить удовлетворению человеческих потребностей и развитию способностей. По мысли Маркузе, должен совершится переход от ложных ценностей к истинным потребностям. Движущими механизмами подобной трансформации могут служить материальное удовлетворение и не репрессивная сублимация. Основная цель эмансипационного научного проекта состоит в том, чтобы освободить рациональность от эксплуататорских качеств, т. е. от ее капиталистической составляющей. Цель развития нового типа Разума состоит в организации «умиротворенной жизни», где производительные силы развиваются по своим собственным законам вне диктата власти. По мысли Маркузе, посттехнологическая рациональность должна привести к тому, чтобы техника стала выполнять функцию инструмента умиротворения искусства и жизни. 
Теория Маркузе представляется важной и необходимой к рассмотрению в силу того, что предлагает альтернативное осмысление функции и смысла культуры в связи с развитием капитализма. Вопреки устоявшему психоаналитическому пониманию культуры как определенного репрессивного механизма, который является проводником запретов и табу, а также трактовке культуры как продукта процесса сублимации, Маркузе предлагает осмысление культуры в терминах эротизма, свободы и труда. Он производит критику капиталистической рациональности, выявляя иррациональный момент в развитии и формировании капиталистического общества в качестве целого. При этом Маркузе мыслит мимесис, как один из механизмов формирования операционального, одномерного способа мысли и идеологического, мистифицированного языка, которые способствуют включению человека в капиталистическую систему отношений. Однако наша трактовка мимесиса позволяет в учении Маркузе отыскать предпосылки для понимания этого механизма, как эмансипационного в отношении капитализма. Мимесис дает возможность вырваться из ложной знаковой, языковой, фетишистской реальности, которую формирует капитализм, и позволяет «прочесть» дискурс капитализма без «идеологических очков». Мимесис открывает возможность состоятся узнаванию иррациональной сущности капитализма, тем самым задает предпосылки для формирования целостного нарратива о капитализме.
Мимесис дает возможность выстроить целостное представление о капитализме с учетом проблематики «человекоразмерного» времени, освобожденного от диктата рабочего времени. Механизм мимесиса обеспечивает разрыв, так называемое «не-место» (no man’s land)³⁰, «точку зрения тотальности» (в терминах Лукача), где возможно вторжение в дискурсивную замкнутость системы капитализма. В этом отношении Маркузе, говоря языком Латура, открывает освободительный потенциал гибридов³¹ или квазиобъектов/субъектов, когда эротическая энергия человека, природная стихия, культура, техника, наука и искусство, образуя ассамбляж теории и практики, дают возможность построить общий дом культуры-природы, где капитализм получит возможность быть исследован в качестве гибрида культуры-природы, людей и «нечеловеков», т. е. получит право прямого высказывания о себе без помощи нововременного представительства в лице марксистов/неомарксистов и либералов/неолибералов.

---

¹ Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. XI.
² Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М.: АСТ, 2003. С. 114.
³ Мы позволили себе заменить постоянно употребляемый в тексте перевод понятия «Trieb» («инстинкт») на более корректный с точки зрения психоаналитической грамматики — а именно «влечение».
⁴ Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М.: АСТ, 2003. С. 114.
⁵ Жижек С. Что такое китаизация? 2015 // URL: http://theoryandpractice.ru/posts/10779-sinicisation (дата обращения 14.10.2014).
⁶ Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 11.
⁷ Джеймисон Ф. «Марксизм и интерпретация культуры». М.-Е.: Кабинетный ученый. 2014. С. 330.
⁸ Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 35.
⁹ Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 48.
¹⁰ Лаку-Лабарт Ф. Нацистский миф. СПб.: Владимир Даль, 2002. С. 39.
¹¹ Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 139–140.
¹² Там же. С. 141.
¹³ См.: Butler J. «Mourning becomes the law», текст, опубликованный в связи серией терактов в Париже 13–14 ноября 2015 г. // URL: http://www.versobooks.com/blogs/2337-mourning-becomes-the-law-judith-butler-from-paris (дата обращения 18.11.2015).
¹⁴ Агамбен Дж. Homo sacer. Чрежвычайное положение. М.: Европа, 2011. С. 9.
¹⁵ Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 248.
¹⁶ Лаку-Лабарт Ф. Нацистский миф. СПб.: Владимир Даль, 2002. С. 30.
¹⁷ Там же. С. 31.
¹⁸ Компаньон А. «Демон теории». М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 115.
¹⁹ Там же. С. 116.
²⁰ Чубаров И. Коллективная чувственность. Теории и практики левого авангарда. М.: Изд-во Высшей Школы Экономики, 2014. С. 44.
²¹ Адорно Т. В. Эстетическая теория. М.: Республика, 2001. С. 82.
²² Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М; СПб.: Медиум; Ювента, 1997. С. 85.
²³ Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 14.
²⁴ Такую трактовку мимесиса предлагет Рикёр. См.: Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 152.
²⁵ Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 149.
²⁶ Frye N. Anatomy of Criticism: Four Essays. Princeton: Princeton University Press, 1973. 396 p.
²⁷ Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 150.
²⁸ Там же. С. 150.
²⁹ Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М.: АСТ, 2003. С. 173.
³⁰ Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии. СПб.: ЕУ, 2006. С. 170.
³¹ Гибриды в теории Латура означают соединение природы и культуры, людей и «нечеловеков» (изобретений, приборов, животных и т. п.), которые не входят в поле рассмотрения нововременного типа рациональности. См.: Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии. СПб.: ЕУ, 2006. С. 71.