Социальные сети: прибавочная объективность

Растущая популярность электронных социальных сетей заставляет вспомнить о диалектическом законе перехода количества в качество. В 2016-м году совокупная ежемесячная аудитория (данные из открытых источников) только лишь двух ведущих социальных сетей «Вконтакте» (87 млн.) и «Одноклассники» (73 млн.) превысила общую численность населения России (146 млн.). Учитывая то, что свои представительства в социальных сетях давно получили основные социальные институции (кабинеты власти и поликлиники, магазины и церковные приходы, различные фирмы, конторы, службы и т. п.), можно говорить о свершившемся переходе к новой виртуальной социальности — к дивному диванному миру.

Конечно, в широком смысле слова социальные сети существовали всегда — только в виде более традиционных коммуникативных ассоциаций.

Эпистолярное общение и любая «аналоговая» письменность (от переписки школьников на деревянных партах, ученических записок, дневников, шпаргалок до нецифровой службы знакомств и «чата» на парковых скамейках) в содержательном смысле неотличимы от общения в «твиттере» или в «Живом журнале». Понятно, что коммуникация с помощью веб-протокола обладает своей спецификой и создает систему инвариантных семиотических кодов — вспомним, например, «олбанский язык» на заре рунета. Но нас интересует вопрос о том, проявляются ли в этой актуальной форме взаимодействия качественно новые свойства социального обмена или даже некие непознанные контуры общества постпотребления...

В наших представлениях о природе этой новой социальной реальности мы поневоле опираемся на опыт классических теорий — от Платона до Ги Дебора, Бодрийяра, Маркузе... Здесь нет ничего плохого, ведь именно классика структурирует понимание феномена современности и определяет её оригинальность только как некое уклонение от гипотетической генеральной линии цивилизации (в координатной сетке эпохи Просвещения, эпохи Индустриализации, Модерна и т. п.). Не будем нарушать эту методологическую традицию и предложим анахронический взгляд на психологию субъекта социальных сетей исходя из возможностей такой классической теории, как сартровская феноменология.

В логике обобщенной классической теории (Гегель — Гуссерль — Сартр) само существование социальных сетей или социального обмена объясняется драматургией перманетной борьбы человеческих желаний — стремлениями каждого из нас быть признанным другим, стать ценностью для другого. Но гегелевская война индивидуальных желаний в погоне за «расширенной субъективностью» становится у Сартра борьбой за избыточную объективность.

Несомненно, что сам взгляд другого, желание другого конституируют человеческую субъективность. Каждый из нас является продуктом лакановской «стадии зеркала», результатом попадания в поле интересов другого — отраженная речь, жесты, привычки, внешние и внутренние качества становятся материалом формирования нашего «Я». Но вопрос в том, как конвертировать этот искусственный «Я-субъект» в нечто ценное для другого? Понятно ведь, что наша субъективность в чистом виде никому не нужна — даже близкие люди желали бы получить нашу персону в отредактированном или даже кастрированном виде (без вредных привычек и «дурного характера», без плохого настроения и депрессий, «заскоков», «бзиков»). Безотчетно улавливая этот запрос другого, мы посылаем ему не знаки нашей «подлинной индивидуальности», но идеализированные и формализованные якобы внутренние свойства — начиная с приветливой улыбки и искусственно приподнятого настроения, и заканчивая гипостазированными качествами «верности», «дружбы», «любви»...

В терминологии Сартра это и означает конструирование «Я-объекта» как формы объективированной или экстимной субъективности: «Мое бытие-для-другого, то есть мой Я-объект, не есть образ, снятый с меня и обитающий в чужом сознании; это бытие совершенно реальное, мое бытие как условие моей самости напротив Другого и самости Другого напротив меня. Это мое внешнее-бытие» [1, с. 307].

Каждый из нас стремится отдать себя другому в качестве чистого объекта — смутного объекта желания, завидного объекта взгляда и т. п. В обстановке тотальной конкуренции подобных предложений, мы повышаем ставки и прямо отождествляем свою субъективность с набором наиболее востребованных на социальном рынке качеств: от стандарта фигуры (пресловутые «идеальные» женские пропорции) до ментального шаблона «романтического влюбленного», «неунывающего остряка», «доброго помощника». Разумеется, такая вынужденная объективность становится продуктом того, что в философской классике называется «отчуждением»: «Мое бытие-для-другого есть падение через абсолютную пустоту к объективности. И так как это падение есть отчуждение, я не могу сделаться для себя объектом, так как ни в коем случае я не могу отчуждать сам себя» [1, с. 297].

Именно здесь мы и подходим к парадоксальному положению современного субъекта в структуре социальных сетей. Его бросающаяся в глаза амбивалентность (постоянная борьба желания включиться с желанием выключиться из социальных сетей, бесконечные сетования на растворение в виртуальной реальности при все большей степени тяготения к ней) — это результат такого именно «падения в пустоту», отчаянной ставки на расширение своих объективных качеств при растущем ощущении внутреннего и внешнего отчуждения. Онтологическая структура «моего мира» (иронично, что это еще и название популярной социальной сети) «требует, чтобы он также был миром для другого» [1, с. 294]. Например, в персональном аккаунте «Вконтакте» субъект уже при регистрации выстраивает свою «индивидуальность» как пространство для другого, раскладывая по воображаемым полочкам не только данные о профессии или образовании, но и обобщенно-типические сведения о «жизненной позиции», «мировоззрении», «главном в жизни». Особенно иронично, что в каждом таком «самоопределении» пользователь получает меню с подсказками, где «главное в жизни» содержит фиксированные ответы: «семья и дети», «карьера и деньги», «саморазвитие», «совершенствование мира», «слава и влияние», «развлечение и отдых» и т. п.

Предложение свой субъективности на рынок глобальной конкуренции взглядов и желаний в качестве идеализированного Я-объекта — не изобретение эпохи социальных сетей.

Так функцию брачных знакомств (а состояние «законного брака» — это и по сей день предельная форма объективации субъекта) в «аналоговую эпоху» можно было осуществлять с помощью живой, а не электронной сводни, при посредстве натуральных, а не цифровых аватаров (портреты, камеи, медальоны). Однако именно социальные сети предложили самую адекватную этой вековой мечте человечества технологию — теперь улучшенный, откорректированный, сексуализированный образ-аватар позволяет достичь оптимальной в качественном и количественном плане явленности Я-объекта. Стремительное умножение знаков нашей воображаемой востребованности («лайки», «перепосты», «посещения» и т. п.) наделяют нас той предельной символической ценностью, ради достижения которой раньше выигрывали войны или хотя бы дуэли.

Марксова теория «прибавочной стоимости» и лакановский концепт «прибавочного наслаждения» могут быть дополнены теперь понятием «прибавочной объективности» — разумея под этим старый-новый вид социального производства, ориентированного на построение «успешного» Я-объекта.

Любой лишний «плюсик» в социальной сети порождает у субъекта жажду дальнейшей объективации — включая столь сомнительные способы, как «накрутка голосов» или принуждение к перепостам. Сегодня даже солидные рекламные агентства предлагают заказчикам лишь «относительно честные» способы увеличения паблицитного капитала, методики вирусной раскрутки сайтов и аккаунтов. Зачастую ставка делается на сугубо механическое увеличение притока посетителей (например, с помощью покупки PR-ссылок, незаконной переадресации, расширение объема нецелевого траффика). Так происходит не расширение, а «расшаривание» поля деятельности Я-объекта.

Впрочем, для того, чтобы обмануть другого относительно нашей символической стоимости годятся все средства — ведь ему в любом случае не интересно наше «подлинное Я». Так что, когда очередной амбициозный блоггер на старте неохотно принимает правила игры (где, как говорится, «пошлó то, что пóшло») в расчете на то, что после своей раскрутки он будет писать уже на серьёзные темы, он обманывает самого себя, но не большого Другого. Никогда не наступающее «потом» (сравнимо с хрестоматийной отговоркой автора дешевых детективов — дескать, я только готовлюсь к главной книге) — это не предательство по отношению к собственной мечте, а результат недорефлексированности природы своих действий и желаний. Гравитация мира большого Другого в зародыше подавляет бунт никому не нужной субъективности и впечатывает нашу личность в модус «бытия-для-другого».

Виноваты ли социальные сети в том, что мы тратим почти все свое время на пребывании в состоянии «он-лайн», на бесчисленные «сердечки» или перепечатки глупых анонимных материалов? Скорее всего, нужно говорить лишь о законах социальной реальности вообще, о перезагрузках Матрицы от версии платоновской пещеры с тенями до бодрийяровского мира симулякров третьего порядка или общества прибавочного потребления.

При этом нужно еще отдавать себе отчет, что это «падение через абсолютную пустоту к объективности» есть итог отчаянной борьбы с небытием, с космической и социальной энтропией. Один из главных мотивов нашей бурной жизни в социальных сетях — это попытка доказать другим, что ты в принципе существуешь (как субъект желающий, действующий, говорящий). Со временем социальные сети превратятся в электронные кладбища, но уже сейчас у каждого из нас есть в буквальном или переносном смысле мертвые друзья. Поэтому тревожные напоминания «Вконтакте» о приятелях, которые «давно не заходили» — это стимул хотя бы к имитации социальной активности. Иллюзорная прибавочная объективация нашего социального бытия — способ психологической победы над смертью и одиночеством. Наконец, это еще и единственно возможный нам метод социального познания, ведь как пишет в «Бытии и ничто» Сартр, «принципиальное различие между Другим-объектом и Другим-субъектом исходит единственно из того факта, что Другой-субъект не может быть познан и даже представляем как таковой; не существует проблемы познания Другого-субъекта, и объекты мира не указывают на его субъективность; они относятся только к его объективности...» [1, с. 315].

Вспоминая расхожую поговорку о том, что все мы имеем то, что и заслуживаем, можно сказать, что социальные сети сегодня — это не карикатура на «нормальную» общественную жизнь, но вполне адекватный её модус. Медиум есть мессидж, а социальная сеть с её электронными правительством, торговлей, образованием, индустрией развлечений и т. п. — это и есть та единственно возможная форма социальной реальности, которую мы заслуживаем.

1. Сартр Ж-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М.: Республика, 2000. – 639 с.