или зарегистрируйтесь.
Если вы забыли пароль, то введите ваш e-mail, и мы отправим инструкцию по восстановлению на почту
Воображаемая субъективность противоречит не мифическому «ядру реальной личности», а другим ипостасям виртуального, совокупно выражающим важные социальные и психические атрибуции, исторические и культурные факты. Нет ничего более захватывающего, чем анализ этих невидимых видимостей, бесплотных репрезентаций Реального.
Согласно распространенной точке зрения, мы живем в эпоху торжества визуальности, замены реальности симулякром, социальности — обществом спектакля, личности — конструктом. В повседневной среде, в электронной флоре и фауне быта, в виртуальных зеркалах нашей субъективности это выражается острым ощущением неподлинности существования, ностальгическим мечтанием о контактах с девственной природой, «настоящих» временах, людях, вещах, событиях, поступках...
Как часто и бывает с самыми распространенными идеями и ощущениями, они верны, но с точностью до наоборот. Ситуация напоминает положение (религиозной) веры в условиях тотальной постмодернистской иронии и цинизма. Здесь тоже первой реакцией является отрицание всякой возможности подлинных чудес, настоящей веры и т.п. Однако парадокс этого «фетишистского отрицания» (сопровождающегося обычно указанием на времена истинной веры или хотя бы на фигуру «другого», верящего всерьез, назло моему сомнению) состоит в том, что именно эрозия скептицизма порождает веру в веру, медиаверу через другого, сублимированную веру от обратного. В книге «Кукла и карлик», где детально анализируется эти парадоксы современного религиозного сознания, Славой Жижек пишет, что «люди, которые провозглашают циничную отстраненность и радикальный прагматический оппортунизм, втайне верят гораздо больше, чем они согласны признать, даже если они вменяют эти верования (несуществующим) "другим"» [1, с. 16].
С модным повседневным ощущением «нет, это как-то не так», «чего-то не хватает», «все неправильно» — та же самая история. Сегодня даже массовая культура эксплуатирует некритическое различение реального и видимого, потерянных ностальгических объектов и их отчужденных копий. Эта категориальная двоица используется и голливудскими сценаристами, сочиняющими сюжеты новых фантастических фильмов, и многими критиками мейнстрима.
Но можно ли согласиться с утверждением, что на некоем историческом этапе всё социальное развитие пошло вкось, игнорируя подлинные ценности и заменяя их прогрессирующей симуляцией? Характерно, что сам этот вопрос о «правильной» социальности, «правильном» отношении между знаком и референтом будет смещаться все дальше в глубину веков (не находя должный идеал). Впрочем, если посылка и верна, все равно исторический процесс врастания симулякров в культуру поневоле наделяет их той самой достоверностью, реальностью, «аурой», которую ощущает всякий обмирающий на фильме ужасов зритель или заигравшийся в виртуальные стратегии геймер.
Между тем, еще у Жана Бодрийяра проблема симуляции выглядит совсем неоднозначно. В шутку и в серьёз, бодрийяровский симулякр можно назвать «стимулякром»: ведь он не просто подменяет реальность, но структурирует, порождает, стимулирует ее. Так, в «Системе вещей» утверждается, что «симулякр столь хорошо симулирует реальность, что начинает эффективно ее регулировать» [2, с. 49]. В «Символическом обмене и смерти» читаем, что «симулякры — это не просто игра знаков, в них заключены также особые социальные отношения и особая инстанция власти» [3, с. 117].
Иначе говоря, если на этапе третьего порядка симулякров, они выполняют функции реальности, генерируя ценности и социальные отношения, историю и политику, культуру и масскульт, то может ли теперь вообще существовать в старом смысле слова «реальность»?
Как теоретически или практически отделить оригинал от подделки, настоящее от иллюзорного? И что такое вообще это «виртуальное», «видимое», «воображаемое», когда с древнейших времен именно иллюзия пробуждала самые сильные чувства и мысли, поступки и мечты?
Например, в популярной монографии Д.В. Иванова «Виртуализация общества» читаем: «В любого рода виртуальной реальности человек имеет дело не с вещью (располагаемым), а с симуляцией (изображаемым)» [4, с. 20]. Определяя постмодерн как эпоху развеществления, автор резюмирует: «виртуальная реальность предполагает взаимодействие человека не с вещами, а с симуляциями» [4, с. 41].
Все это и спорно, и странно, ведь даже с позиций буквалистского подхода, рамка монитора и физика зрения в процессе включения в виртуальную игру мало чем отличаются от процесса «живого» и «правильного» участия в театральной или живописной реальности. Что уж говорить о кантовской или лакановской «Вещи» как выражении не банальной «реальности», а грозного «Реального», незаметно, но властно управляющей всей социальной жизнью.
Впрочем, в современном фантастическом кино можно найти прогрессирующую неудовлетворенность черно-белой оппозицией реального/воображаемого. Не случайно, что в продолжениях знаменитой «Матрицы» на смену наивному противоборству людей и машин приходит сложная иерархия уровней (не)реальности, многоступенчатая феноменология Раба и Господина и настоящая диалектика фантазии и действительности.
Заметно, что в общем итоге голливудская фантастика проявляет две методологические тенденции отношения к ВР. Первая вполне удовольствуется оппозицией «реальность/симулякр» для описания сюжета о том, что «все не так, как кажется» («Surrogates», «Avatar», «Oblivion» и др.). В другом же подходе, «кроличья нора» виртуальной реальности оказывается намного глубже, социальная реальность тоже фрактально усложняется, а отношения одного и другого парадоксальны. Так построены вторая и третья часть «Матрицы» (The Matrix Reloaded, The Matrix Revolutions) братьев Вачовски, «The Thirteenth Floor» Йозефа Руснака ," Inception" Кристофера Нолана и др.
Как ни смешно такое утверждение, но в данном конкретном случае массовая культура продвинулась дальше, чем критикующая ее научная теория — ведь аналитический инструментарий последней оперирует повсеместно все той же упрощенной бинарной двоицей.
Взамен таких зомби-концептов следовало бы разработать систему действительно новых категорий для анализа «виртуальной реальности» и «реальности виртуального».
Например, в только что вышедшей на русском языке книге Жижека «Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии» проблема оборачивается так, что виртуальная реальность «угрожает не "реальности", которая распадается на множество своих симулякров, а, напротив, видимости» [5, с. 270].
Действительно — разве мы не сталкиваемся сегодня с тем, что вместо обмена «настоящей жизни» на иллюзию киберпространства, любой геймер на деле предпочитает одни сугубо символические ценности другим?
Жижек предлагает провести разграничение не между абстрактными полюсами реального и воображаемого, а «между двумя парами противоположностей, которые не должны смешиваться в одной оппозиции видимости/реальности: пара реальности и ее симулякра и пара Реального и видимости. Реальное — это гримаса реальности: скажем, отвратительно искривленное лицо, в котором видимо/явлено Реальное смертельной ярости» [5, с. 270].
Сама категория «видимости» в серьезном анализе должна потерять однотонное значение ложной именно видимости, а взамен получить феноменологическую интерпретацию символически видимого, внутренне явленного и т.п. Жижек дифференцирует категорию на четыре уровня:
- ложное представление, иллюзия;
- символический вымысел, структурирующий социальный порядок (нормы, правила, обычаи и т.п.);
- видимость Сверхчувственного как указание на то, что находится за фасадом знаков, за феноменальной реальностью;
- видимость как пустота самой реальности — «первофантазия», первичное ничто, «молчание бога» [5, с. 271].
Воображаемая субъективность противоречит не мифическому «ядру реальной личности», а другим ипостасям виртуального, совокупно выражающим важные социальные и психические атрибуции, исторические и культурные факты. Нет ничего более захватывающего, чем анализ этих невидимых видимостей, бесплотных репрезентаций Реального.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Жижек С. Кукла и карлик: христианство между ересью и бунтом. М., 2009.
2. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995.
3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.
4. Иванов Д.В. Виртуализация общества. СПб., 2000.
5. Жижек. С. Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии. М., 2014.